E-BOOKS

„Už dávno jsem se tě chtěla zeptat, André, proč ses ke mně tak změnil? Co jsem ti udělala? Jedeš k armádě a mne ti není ani trochu líto. Proč?“
→– Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?

„Lise!“ řekl pouze kníže Andrej, ale v tom slově byla prosba i hrozba, a zejména přesvědčení, že se sama zastydí za svá slova.
→– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах;

Avšak kněžna kvapně pokračovala: „Zacházíš se mnou jako s nemocnou nebo jako s dítětem. Myslíš, že to nevidím? Ještě před půlrokem jsi takový nebyl.“
→но она торопливо продолжала: – Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?

„Lise, prosím vás, abyste přestala,“ řekl kníže Andrej ještě důrazněji. Pierre, jehož tato rozmluva vyváděla z míry, vstal a přistoupil ke kněžně.
→– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее. Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине.

Bylo vidět, že nesnáší pohled na slzy a sám má pláč na krajíčku. Es schien, als ob er den Anblick ihrer Tränen nicht ertragen könne und selber bereit sei mitzuweinen. »Beruhigen Sie sich, Fürstin; das kommt Ihnen nur so vor, weil … ich versichere Sie, ich habe von ihm selbst erfahren … weswegen … weil … Nein, entschuldigen Sie, ein Fremder ist hier überflüssig … Aber beruhigen Sie sich doch … Leben Sie wohl …«

Kníže Andrej ho chytil za ruku a zastavil ho. „Ne, počkej, Pierre. Kněžna je tak laskavá, že mě nebude chtít připravit o potěšení strávit s tebou večer.“
→Князь Андрей остановил его за руку. – Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.

„Ach, myslí jenom na sebe,“ řekla kněžna, která už nebyla s to potlačit zlostné slzy. „Lise,“ pronesl kníže Andrej suše, ale tónem, který naznačoval beze všech pochyb, že jeho trpělivost je u konce.
→– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез. – Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.

Zlostný, veverčí výraz na kněžnině krásné tváři byl náhle vystřídán výrazem strachu, který vzbuzoval účast a soucit;
→ Вдруг сердитое-беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха;

úkosem pohlédla na muže svýma překrásnýma očima a zatvářila se bázlivě a provinile jako pejsek, který slabě, ale rychle vrtí staženým ocasem.
→она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.

„Mon dieu, mon dieu!“ zašeptala, uchopila do ruky záhyb šatů, přistoupila k muži a políbila ho na čelo.
→– Боже мой, Боже мой! – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.

„Bonsoir, Lise,“ řekl kníže Andrej, vstal a políbil jí ruku jako nějaké cizí osobě. – Доброй ночи, Лиза, – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.

Přátelé mlčeli. Jednomu ani druhému nebylo do řeči.
→Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить.

Pierre pohlížel po očku na knížete Andreje a kníže Andrej si malou rukou třel čelo.
→Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.

„Pojďme se navečeřet,“ řekl konečně s povzdechem, vstal a zamířil ke dveřím.
→– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.

Vešli do elegantní nové jídelny, přepychově zařízené.
→Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую.

Všechno od ubrousků až po stříbro, od porcelánu až po křišťál, neslo pečeť novosti, tak příznačnou pro domácnosti mladých manželů.
→Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов.

Uprostřed večeře se kníže Andrej opřel lokty o stůl – jako člověk, který už dávno má něco na srdci a nyní se konečně odhodlal, že se s tím někomu svěří – a začal mluvit nervózně a podrážděně, jak ho Pierre ještě nikdy neviděl.
→В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что-нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:

„Nikdy, nikdy se, příteli, nežeň; radím ti, nežeň se, dokud si neřekneš, že jsi vykonal všechno, co bylo v tvých silách, a dokud nepřestaneš milovat ženu, kterou sis vybral, dokud ji neprohlédneš, jaká opravdu je. – Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно;

Jinak se dopustíš krutého a nenapravitelného omylu.
→ а то ты ошибешься жестоко и непоправимо.

Ožeň se, až budeš starý a k ničemu…
→ Женись стариком, никуда негодным…

Jinak zmizí v nenávratnu vše, co je v tobě dobrého a vznešeného.
→А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого.

Všechno to promarníš na maličkosti.
→Всё истратится по мелочам.

Ano, ano. Nedívej se na mne tak udiveně. Myslíš-li, že v životě ještě něco dokážeš, pocítíš na každém kroku, že už pro tebe všechno skončilo, že jsou ti uzavřeny všechny dveře kromě dveří salonů, kde budeš postaven naroveň dvorským lokajům a idiotům… Ale co…!“
→Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом…

Prudce mávl rukou.
→Да что!… Он энергически махнул рукой.

Pierre si sundal brýle, čímž se jeho obličej změnil a vypadal ještě dobráčtěji, a hleděl překvapeně na přítele.
→Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.

„Moje Líza,“ pokračoval kníže Andrej, „je skvělá žena.
→– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина.

Je jednou z těch nečetných, vzácných žen, po jejichž boku se nemusíš bát o svou čest.
→Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь;

Ale můj bože, co bych teď za to dal, kdybych nebyl ženatý!
→но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым!

You are the first and only one to whom I mention this, because I like you."
→Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.

As he said this Prince Andrew was less than ever like that Bolkonski who had lolled in Anna Pavlovna's easy chairs and with half closed eyes had uttered French phrases between his teeth. Every muscle of his thin face was now quivering with nervous excitement;
→Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы.

Každý sval v jeho hubené tváři se chvěl nervovým vzrušením;
→Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула;

oči, v nichž dříve jako by pohasl oheň života, zářily nyní jasným, živým třpytem.
→глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском.

Bylo patrno, že čím netečnější se zdál obvykle ve společnosti, tím živější byl ve chvílích vzrušení.
→ Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.

„Nechápeš, proč ti to říkám. fuhr er fort.
→– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он.

Ale vždyť to je celá historie jednoho života.
→– Ведь это целая история жизни.

Ty říkáš Bonaparte a jeho kariéra,“ pravil, ačkoli Pierre o Bonapartovi nemluvil. „Ty říkáš Bonaparte; ale Bonaparte, když pracoval, šel krok za krokem za svým cílem, byl volný, neměl před sebou nic jiného než svůj cíl – a dosáhl ho.
→Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее.

Kdežto jakmile se připoutáš k ženě, jsi, jako by ti dali na nohu železnou kouli; po tvé svobodě je veta.
→Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу.

A všechny naděje a síly, co jich v sobě máš, tě jen tíží a trýzní tím, že lituješ jejich marnosti.
→И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя.

Salony, klepy, plesy, ctižádost, malichernost – to je začarovaný kruh, z něhož se nemohu dostat.
→Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти.

Chystám se teď do války, do největší války, jaká kdy byla, anic neznám, kničemu se nehodím.
→Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь.

Jsem velmi roztomilý a škodolibě ironický,“ pokračoval, „a u Anny Pavlovny mi naslouchají.
→Я очень мил и очень едок, – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают.

A tahle hloupá společnost, bez níž má žena nemůže žít, tyhle ženské… Kdybys ty věděl, co to je, všechny ty ženy ze společnosti, a vůbec ženy!
→И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое все эти женщины хорошего общества и вообще женщины!

Můj otec má pravdu. Sobectví, marnivost, omezenost, malichernost ve všem všudy – to jsou ženy, když se ti ukážou takové, jaké jsou ve skutečnosti.
→Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть.

Když se na ně díváš ve společnosti, zdá se, že na nich něco je, ale není v nich nic, nic, nic!
→Посмотришь на них в свете, кажется, что что-то есть, а ничего, ничего, ничего!

Ach, nežeň se, můj milý, nežeň se,“ zakončil kníže Andrej.
→Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.

„Zdá se mi směšné,“ řekl Pierre, „že vy, zrovna vy se považujete za neschopného a svůj život za zkažený.
→– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди.

Vždyť všechno, všechno máte teprve před sebou. A zatím vy…“ Neřekl, co vy, ale z pouhého jeho tónu bylo jasné, jak vysoce si cení svého přítele a jak mnoho od něho očekává v budoucnosti.
→И вы… Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.

Jak může takhle mluvit? myslel si Pierre.
→«Как он может это говорить!» думал Пьер.

Považoval knížete Andreje za vzor vší dokonalosti, zejména proto, že měl neobyčejně vyvinuté právě ty vlastnosti, které Pierrovi chyběly a které by se nejlépe ze všeho daly shrnout pod pojmem „silná vůle“.
→Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли.

Pierre vždy obdivoval schopnost knížete Andreje jednat zcela nenuceně s lidmi všeho druhu, obdivoval jeho nevšední paměť, jeho sčetlost (všechno četl, všechno znal, o všem měl přehled) a nejvíc ze všeho jeho vytrvalost v práci a studiu.
→ Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться.

A jestliže ho někdy u Andreje překvapovala naprostá neschopnost utopicky filozofovat (k čemuž měl sám Pierre neobyčejný sklon), neviděl v tom nedostatek, nýbrž přednost.
→Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.

I v nejlepších, nejupřímnějších přátelských vztazích je nutno lichotit a chválit, tak jako je nutno mazat kola, aby dobře jela.
→В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.

„Jsem vyřízený člověk,“ řekl kníže Andrej.
→– Я человек конченный, – сказал князь Андрей.

„Co bychom o mně mluvili? Pohovořme si o tobě,“ navrhl po krátké odmlce a usmál se, jak přišel na utěšenější myšlenky.
→– Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.

Jeho úsměv se okamžitě přenesl i na Pierrovu tvář.
→Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.

„A co bychom mluvili o mně?“ namítl Pierre a roztáhl ústa v bezstarostném, veselém úsměvu.
→– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку.

„Co vlastně jsem? Jsem nemanželský syn!“
→– Что я такое? Я незаконный сын!

Tvář se mu náhle zalila temnou červení.
→– И он вдруг багрово покраснел.

Bylo vidět, že ho stálo velké úsilí, aby to vyslovil.
→Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это.

„Beze jména, bez jmění… Nu což, ostatně…“ Neřekl však už, co ostatně.
→– Без имени, без состояния… И что ж, право… – Но он не сказал, что право .

„Zatím jsem volný a je mi dobře.
→ – Я cвободен пока, и мне хорошо.

Jenže opravdu nevím, do čeho bych se měl pustit.
→Я только никак не знаю, что мне начать.

Chtěl bych se s vámi vážně poradit.“
→Я хотел серьезно посоветоваться с вами.

Kníže Andrej se na něho díval laskavýma očima.
→Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него.

Avšak v jeho pohledu, přátelském a přívětivém, byl přece jen odstín vědomí vlastní převahy.
→Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё-таки выражалось сознание своего превосходства.

„Mám tě rád, hlavně proto, že jsi jediný živoucí člověk uprostřed celé té naší společnosti.
→– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света.

Ty jsi na tom dobře. Vyber si, co chceš, na tom nezáleží.
→Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно.

Tobě se povede všude, ale jedno ti radím: přestaň už jezdit k těm Kuraginovým a vést tenhle život.
→Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь.

To se k tobě vůbec nehodí, všechny ty pijácké společnosti, ty husarské kousky a to všechno…“
→Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…

„Co chcete, příteli,“ pokrčil Pierre rameny, „ženy, příteli, ženy!“
→-– Что вы хотите, дорогой мой, – сказал Пьер, пожимая плечами, – женщины!, женщины, дорогой мой,

„To nechápu,“ odpověděl Andrej. „Slušné ženy, to je něco jiného; ale ty Kuraginovy… ženy a víno, to nechápu!“
→ – Не понимаю, – отвечал Андрей. – Порядочные женщины, это другое дело; но les femmes Курагина, женщины Курагина, женщины и вино, не понимаю!

Pierre bydlil u knížete Vasilije Kuragina a zúčastnil se hýřivého života jeho syna Anatola, téhož Anatola, jehož se chystali oženit se sestrou knížete Andreje, aby ho napravili.
→Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.

„Víte co?“ zvolal Pierre, jako by ho náhle napadla šťastná myšlenka.
→– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль,

„Už dávno jsem na to myslil. Při tomhle způsobu života se k ničemu nemohu rozhodnout, nic rozvážit.
→– серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать.

Hlava mě bolí, peníze nejsou.
→Голова болит, денег нет.

Anatol mě dnes zval, ale já nepojedu.“
→Нынче он меня звал, я не поеду.

„Dej mi čestné slovo, že tam nebudeš jezdit!“ „Čestné slovo!“
→– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить? – Честное слово!

Byly už dvě hodiny v noci, když Pierre svého přítele opustil. Noc byla červnová – petrohradská bílá noc. Pierre si sedl do drožky s úmyslem jet domů.
→Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой.

Ale čím víc se blížil k domovu, tím jasněji cítil že v této noci, která se podobala spíše večeru nebo ránu, nebude moci usnout. Prázdnými ulicemi bylo daleko vidět.
→Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам.

Cestou si Pierre vzpomněl, že se dnes večer měla u Anatola Kuragina sejít společnost ke hře, po níž obvykle následuje pitka, která končívá jednou z jeho nejmilejších zábav.
→Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.

Nebylo by špatné zajet ke Kuraginovi, pomyslel si. Ihned se však rozpomněl na čestné slovo dané knížeti Andreji, že ke Kuraginovi nebude jezdit.
→«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он. Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина.

Avšak jak už to bývá u lidí, kterým říkáme bezzásadoví, vzápětí tak vášnivě zatoužil okusit ještě jednou toho tak známého prostopášného života, že se rozhodl jet.
→Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать.

A hned se mu kmitla hlavou myšlenka, že dané slovo nic neznamená, poněvadž dříve než knížeti Andreji dal slovo Anatolovi, že k němu přijede.
→И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него;

Nakonec došel v mysli k tomu, že čestná slova jsou jen takové konvenční fráze nemající žádný smysl, zvláště když člověk pomyslí na to, že třeba zítra může umřít nebo že se mu přihodí něco zcela neobyčejného, a pak už nebude nic čestného ani nečestného.
→наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного.

Úvahy tohoto druhu, obracející vniveč všechna jeho rozhodnutí a předsevzetí, napadaly Pierra často. Jel ke Kuraginovi. Když dojel k velkému domu u kasáren gardové jízdy, kde bydlel Anatol, vkročil do osvětleného podjezdu, vystoupil po schodišti a vešel do otevřených dveří.
→Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину. Подъехав к крыльцу большого дома у конно-гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь.

V předsíni nikdo nebyl; válely se tu prázdné láhve, pláště, galoše, bylo tu cítit víno a slyšet vzdálený hovor a křik.
→В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.

Hra už skončila, bylo po večeři, ale hosté se ještě nerozjížděli. Pierre odložil plášť a vešel do prvního pokoje, kde stály na stole zbytky večeře; jeden lokaj se domníval, že ho nikdo nevidí, a potají vyprazdňoval nedopité sklenice.
→Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы.

Z třetího pokoje se ozýval lomoz, hlučný smích, výkřiky známých hlasů a řev medvěda. Asi osm mladých mužů se shluklo u otevřeného okna.
→Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя. Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна.

Tři jiní se bavili s mladým medvědem; jeden z nich ho tahal za řetěz a strašil jím druhého. „Sázím sto na Stevense!“ vykřikoval jeden mladík.
→Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого. – Держу за Стивенса сто! – кричал один.

„Ne, aby ses držel!“ křičel druhý. „Já sázím na Dolochova!“ křičel třetí. „Přetni nám ruce, Kuragine!“ „Nechte Míšu být, je tu sázka.“
→ – Смотри не поддерживать! – кричал другой. – Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин. – Ну, бросьте Мишку, тут пари.

„Jedním douškem, nebo jsi to prohrál,“ křičel čtvrtý mladík. „Jakube! Přines láhev, Jakube!“ zvolal hostitel, vysoký, hezký mladý muž stojící uprostřed hloučku jen v tenké košili, rozhalené na prsou.
→– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый. – Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди.

„Počkejte, pánové! Tady jde Petruša,“ obrátil se k Pierrovi. U okna se ozval menší muž s jasnýma modrýma očima, jehož hlas se výrazně lišil od všech ostatních, opilých hlasů tím, že zněl střízlivě:
→– Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру. Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна:

»Komm hierher, schlag die Wette durch!« Es war Dolochow, ein Offizier des Semjonower Regimentes, ein berüchtigter Spieler und Raufbold, der mit Anatol zusammenwohnte.
→«Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем.

„Napřed se napij.“ Pierre pil sklenku za sklenkou, úkosem přitom pozoroval opilé hosty, nakupivší se opět kolem okna, a poslouchal, o čem mluví.
→Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя. – Ничего не понимаю. В чем дело? – Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.


→"First of all you must drink!" Pierre drank one glass after another, looking from under his brows at the tipsy guests who were again crowding round the window, and listening to their chatter.
→– Прежде всего пей. Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору.

Anatol mu naléval víno a vysvětloval, že se Dolochov vsadil s anglickým námořníkem Stevensem, který je tu na návštěvě, že on, Dolochov, vypije láhev rumu a bude přitom sedět na římse okna ve druhém poschodí s nohama ven do ulice.
→Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.

»Na, trink sie ganz aus!« rief Anatol und gab Pierre das letzte Glas, »sonst lasse ich dich nicht los.« »Nein, ich will nicht«, sagte Pierre, stieß Anatol beiseite und ging zum Fenster. Dolochow hielt die Hand des Engländers fest und nannte noch einmal klar und deutlich die Bedingungen der Wette, wobei er sich hauptsächlich an Pierre und Anatol wandte.
→ – Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу! – Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну. Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.

Dolochov byl člověk prostřední postavy, s kadeřavými vlasy a světle modrýma očima. Bylo mu asi pětadvacet let. Neměl vousy, jako ostatně žádný důstojník od pěchoty, takže mu bylo vidět celá ústa, nejvýraznější část jeho obličeje.
→Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден.

Линии этого рта были замечательно-тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что-то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны;
→Linie těchto úst byly vykrojeny obdivuhodně jemně. Horní ret uprostřed prudce klesal ostrým klínem k pevnému dolnímu a v koutcích úst jako by neustále seděly dva úsměvy, po jednom na každé straně.

Celek, zejména ve spojení s tvrdým, drzým a bystrým pohledem, působil takovým dojmem, že kdo jednou tento obličej spatřil, nemohl si ho nepovšimnout.
→и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица.

Dolochov nebyl bohatý a neměl žádné styky. A přece, ač Anatol utrácel desítky tisíc, dovedl si Dolochov, který bydlil s ním, získat u všech, kdo je oba znali, větší vážnost než Kuragin.
→Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля.

Znal všechny hry a téměř vždycky vyhrával. Ať pil, kolik chtěl, nikdy nepropil rozum. A tento Dolochov s Kuraginem byli v té době nejproslulejšími postavami ve světě petrohradských hýřilů a výtržníků.
→Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.

Přinesli láhev rumu; dva lokajové, celí ustrašení přívalem rad a pobídek kolemstojících pánů, spěšně vylamovali okenní rám, který bránil Dolochovovi, aby si sedl na vnější šikmou římsu.
→Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.

Anatol s vítězným vzezřením, pro něho typickým, přistoupil k oknu. Měl chuť něco rozbít. Odstrčil lokaje a chytil za rám, ale ten se ani nehnul.
→Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что-нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась.

Anatol rozbil sklo. „Zkus to ty, siláku,“ obrátil se k Pierrovi. Pierre se chopil spodní příčky dubového rámu, škubl jí a s praskotem ji místy zpřelámal, místy vyvrátil.
→Он разбил стекло. – Ну-ка ты, силач, – обратился он к Пьеру. Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.

„Vylámejte to celé, nebo si někdo pomyslí, že se držím,“ řekl Dolochov. „Angličan se naparuje, co? Dokážeme to?“ brebentil Anatol.
→– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов. – Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.

„Dokážeme,“ řekl Pierre a díval se na Dolochova, jak bere láhev rumu do obou rukou a jde k oknu, z něhož bylo vidět nebe prosvětlené slévajícími se zářemi, jitřní a večerní.
→– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.

Dolochov s lahví rumu v ruce vyskočil na okno. „Ticho!“ zvolal a otočil se na předprsni obličejem do pokoje. Všichni zmlkli.
→Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!» крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.

„Uzavírám sázku (mluvil francouzsky, aby mu Angličan rozuměl, ačkoli francouzštinu příliš neovládal). Sázím se o padesát imperiálů, nebo chcete o sto?“ dodal a obrátil se k Angličanovi. „Ne, o padesát,“ řekl Angličan.
→– Я держу пари (он говорил по-французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину. – Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.

„Dobrá, tedy o padesát imperiálů, že vypiju celou láhev rumu jedním douškem a budu při tom sedět za oknem, tady na tom místě (nahnul se a ukázal na šikmou římsu za oknem), a nebudu se ničeho držet… Je to tak…?“
→– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…

„Dobře,“ souhlasil Angličan. Anatol k němu přistoupil, uchopil ho za knoflík fraku, díval se na něj shora (Angličan byl malé postavy) a znova mu anglicky opakoval podmínky sázky.
→– Очень хорошо, – сказал англичанин. Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по-английски повторять ему условия пари.

„Počkej!“ vykřikl Dolochov a zaklepal lahví na okno, aby k sobě obrátil pozornost. „Počkej, Kuragine! Poslouchejte! Jestli někdo udělá to, co já, zaplatím mu sto imperiálů.
→– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов.

Rozumíte?“ Angličan přikývl, aniž dal najevo, zda má v úmyslu přijmout tuto novou sázku, nebo ne. Anatol ho stále nepouštěl a překládal mu Dolochovova slova do angličtiny, přestože Angličan stálým přikyvováním naznačoval, že všechno pochopil.
→Понимаете? Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по-английски.

Mladičký hubený husar z osobní gardy, který ten večer mnoho prohrál, vylezl na okno, vyklonil se a podíval se dolů.
→Молодой худощавый мальчик, лейб-гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.

„Ú – ú – ú!“ zaúpěl, když pohlédl z okna na kamenný chodník. „Dej pokoj!“ zvolal Dolochov a strhl důstojníka z okna; ten se zachytil o ostruhy a nemotorně seskočil do pokoje.
→– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара. – Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.

Dolochov postavil láhev na předprseň, aby na ni dosáhl, a opatrně, pomalu se vysunoval z okna. Spustil nohy dolů, vzepřel se oběma rukama o postranní stěny okna, aby získal rovnováhu, dosedl, nechal ruce klesnout, pohnul se trochu napravo, pak nalevo a chopil se láhve.
→Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку.

Anatol přinesl dvě svíce a postavil je na předprseň, ačkoli už bylo úplné světlo. Dolochovova záda v bílé košili a jeho kadeřavá hlava byly osvětleny z obou stran.
→Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон.

Všichni se nahrnuli k oknu. Angličan stál mezi prvními. Pierre se mlčky usmíval. Jeden z přítomných, starší než ostatní, se najednou s polekanou a zlostnou tváří protlačil dopředu a chtěl chytit Dolochova za košili.
→Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.

„Pánové, to jsou nesmyslné žerty; vždyť se zabije,“ řekl tento rozvážnější muž. Anatol ho zastavil. „Nech ho, nebo ho polekáš a on se opravdu zabije. Co…? A co potom…? Co…?“ Dolochov se otočil a opět se vzepřel rukama, aby se usadil pevněji.
→– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек. Анатоль остановил его: – Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?… Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.

„Jestli se mi do toho ještě někdo bude plést,“ cedil pomalu mezi stisknutými úzkými rty, „shodím ho okamžitě dolů. Tak!“ Když řekl „tak!“, zase se obrátil, spustil ruce, vzal láhev, přiložil ji k ústům, naklonil hlavu dozadu a vztyčenou volnou rukou udržoval rovnováhu.
→– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!… Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса.

Jeden z lokajů, který začal sbírat střepy, zůstal v předklonu a nespouštěl oči z okna a z Dolochovových zad. Anatol stál zpříma, s očima široce rozevřenýma.
→Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза.

Der Engländer streckte die Lippen vor und sah zur Seite. Der Herr, der Dolochow hatte zurückhalten wollen, rannte in eine Ecke des Zimmers und legte sich, mit dem Gesicht zur Wand gekehrt, aufs Sofa.
→Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене.

Pierre hatte sich die Hand vor die Augen gehalten, und ein leises, verlorenes Lächeln blieb auf seinem Gesicht zurück, wenn es auch jetzt Angst und Schrecken ausdrückte. Alle schwiegen. Pierre nahm die Hand von den Augen;
→Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки:

Dolochow saß noch immer in derselben Haltung da; nur den Kopf hatte er zurückgelehnt, so daß die krausen Haare seines Hinterkopfs den Hemdkragen berührten. Die Hand mit der Flasche hob sich zitternd und mit Anstrengung immer höher und höher.
→Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие.

Augenscheinlich leerte sich die Flasche langsam und hob sich dadurch höher, so daß sie Dolochows Kopf immer weiter zurückbog. Warum dauert das so lange? dachte Pierre.
→Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер.

Es kam ihm vor, als ob schon eine halbe Stunde vergangen wäre. Plötzlich machte Dolochow eine Bewegung nach rückwärts und seine Hand zitterte nervös. Dieses Zittern genügte, um den ganzen Körper, der auf dem abschüssigen Vorsprung saß, aus seiner Lage zu bringen.
→Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе.

Er schwankte etwas, und seine Hand und sein Kopf zitterten vor Anstrengung.
→Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его.

Der eine Arm hob sich bereits, um sich am Fensterkopf festzuhalten, senkte sich dann aber wieder herab. Pierre schloß wieder die Augen und nahm sich vor, sie nicht mehr aufzumachen.
→Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их.

Plötzlich fühlte er, daß alles um ihn herum in Bewegung kam. Er sah auf: Dolochow stand auf dem Fensterkopf; sein Gesicht war blaß und fröhlich.
→Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.

»Leer!« Er warf die Flasche dem Engländer zu, der sie geschickt auffing, und sprang vom Fenster herab. Er roch stark nach Rum. »Ausgezeichnet, ein Mordskerl; das ist eine Wette gewesen! Potztausend noch mal!« schrie es von allen Seiten.
→– Пуста! Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом. – Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.

Der Engländer zog seine Börse hervor und zählte das Geld ab. Dolochow kniff die Augen zusammen und schwieg. Da sprang Pierre auf das Fenster zu. »Meine Herren! Wer will mit mir wetten? Ich mache es nach!« rief er plötzlich.
→Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно. Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он.

»Wir brauchen auch gar nicht zu wetten, ich mache es so. Laß eine Flasche holen, ich mache es, laß eine holen!« »Na, mach es nur!« sagte Dolochow lächelnd. »Was ist los? Bist du verrückt geworden? Wer wird denn das zulassen?
→ – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать. – Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь. – Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит?

Du wirst ja schon auf der Leiter schwindelig«, sprach man von allen Seiten auf ihn ein. »Ich trinke sie aus, gib eine Flasche Rum her!« schrie Pierre, indem er mit der entschlossenen Geste eines Betrunkenen auf den Tisch schlug, und kletterte auf das Fenster.
→У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон. – Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.

Man packte ihn am Arm, aber er war so stark, daß er jeden, der sich ihm näherte, zurückstieß. »Nein, so kann man ihn nicht davon abbringen«, sagte Anatol.
→Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему. – Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль,

»Paßt auf, ich werde ihm was vorreden. Hör zu, ich werde mit dir wetten, aber morgen, denn jetzt wollen wir alle zu … fahren!« »Ach ja«, schrie Pierre, »ach ja, und den Mischka nehmen wir auch mit!«
→– постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к

. – Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…

Er packte den Bären, umarmte ihn, hob ihn hoch und tanzte mit ihm im Zimmer herum.
→И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.