E-BOOKS

Иоганн Вольфганг Гёте Страдания юного Вертера
→Goethe, Johann Wolfgang

První kniha

4 мая 1771
года Как счастлив я, что уехал! Бесценный друг, что такое сердце человеческое? Я так люблю тебя, мы были неразлучны, а теперь расстались, и я радуюсь! Я знаю, ты простишь мне это.
→4. května 1771
Jak jsem rád, že jsem vám ujel! Příteli rozmilý, jak podivné je srdce člověka! Tebe jsem opustil, jehož tolik miluji, snímž jsem býval nerozlučně spjat, a jsem tomu rád! Vím, že mi odpustíš.

Ведь все прочие мои привязанности словно нарочно были созданы для того, чтобы растревожить мне душу.Бедняжка Леонора! И все-таки я тут ни при чем!
→Což nebyly mé ostatní zápletky jakoby vymyšleny osudem, aby přestrašily srdce jako mé? Chudinka Leonora! A přece jsem byl nevinen!

Моя ли вина, что страсть росла в сердце бедной девушки, пока меня развлекали своенравные прелести еесестрицы! И все же — совсем ли я тут неповинен?
→Což já za to mohl, že v tom ubohém srdci vzklíčila náklonnost, zatímco mne zajímala svéhlavá krása její sestry? A přece - jsem zcela nevinen?

Разве не давал я пищи ее увлечению? Разве не были мнеприятны столь искренние выражения чувств, над которыми мы частенько смеялись, хотя ничего смешного в них не было, разве я… Ах, да смеет ли человек судитьсебя!
→Neživil jsem snad její pocity? Nebavil jsem se sám jejími projevy skrznaskrz nelíčené přirozenosti, které nás tak často rozesmávaly, jakkoli málo vlastně byly směšné?Nebyl jsem to já, kdo -? Ó, co je člověk, že sám na sebe žaluje!

Но я постараюсь исправиться, обещаю тебе, милый мой друг, что постараюсь, и не буду, по своему обыкновению, терзать себя из-за всякой мелкой неприятности, какуюпреподносит нам судьба;
→Polepším se, milý příteli, slibuji ti to, polepším se, nechci se trápiti tím kouskem zla, jímž nás osud navštíví, jak jsem vždycky činil;

я буду наслаждаться настоящим, а прошлое пусть останетсяпрошлым
→Chci užívat přítomné chvíle a minulost mi budiž minulostí.

Конечно же, ты прав, мой милый, люди, — кто их знает, почему они так созданы, — люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силувоображения, не припоминали бы без конца прошедшие неприятности, а жили бы безобидным настоящим.
→Zajisté, máš pravdu, příteli: bylo by méně bolesti mezi lidmi, kdyby nevynakládali tolik obrazotvornosti - sám pánbůhví, proč jsou tak ustrojeni - na to, aby si zpřítomňovali minulé utrpení, místo aby klidně snášeli lhostejnou přítomnost.

Не откажи в любезности сообщить моей матери, что ядобросовестно исполнил ее поручение и вскоре напишу ей об этом.
→Budeš tak laskav a vyřídíš mamince, že se pilně starám o její záležitosti a že jí brzy podám zprávu, jak jsem pořídil.

Я побывал у тетки, и она оказалась вовсе не такоймегерой, какой ее у нас изображают. Это жизнерадостнаяженщина сангвинического нрава и добрейшей души.
→Mluvil jsem s tetou a neshledal ji ani zdaleka takovou dračicí,jakou z ní u nás doma dělají. Je to veselá, živá žena zlatého srdce.

Я изложил ей обиды матушки по поводу задержки причитающейся нам доли наследства; тетка привела мне свои основания и доводы и назвала условия, на которыхсогласна выдать все и даже больше того, на что мы притязаем.
→Vyložil jsem jí maminčiny stížnosti na zadržení dědického podílu. Řekla mi důvody, příčiny a podmínky, za jakých by byla ochotna vydat vše a ještě mnohem více, než na ní žádáme.

Впрочем, я не хочу сейчас распространяться об этом; скажи матушке, что все уладится.
→- Zkrátka, nebudu se teď o tom rozepisovat, ale řekni mamince, že všechno půjde hladce.

Я же, милый мой, лишний раз убедился на этом пустячном деле, что недомолвки и закоренелые предубеждения большевносят в мир смуты, чем коварство и злоба.
→A já, milý příteli, jsem při té celé věci zase jednou zjistil, že nedorozumění a pohodlnost ve světě natropí mnohem vícesvárů než úklady a špatný úmysl, které jsou aspoň neskonale vzácnější.

Во всяком случае, последние встречаются гораздо реже.А вообще живется мне здесь отлично. Одиночество— превосходное лекарство для моей души в этом райском краю, и юная пора года щедро согревает мое сердце, которому часто бывает холодно в нашем мире.
→Aspoň jsou tyto dvě věci posléze jmenované zajisté řidčí. Ostatně je mi tu moc a moc dobře. Samota v této rajské krajině je mému srdci skvostným balzámem a mladistvé jarosytým bohatstvím své krásy zahřívá mé často zimomřivé srdce.

Каждое дерево, каждый куст распускаются пышнымцветом, и хочется быть майским жуком, чтобы плаватьв море благоуханий и насыщаться ими.
→ Každý strom, každé křovisko je jako kytička a člověk by se nejraději proměnil v chrousta a nalézal v moři sladkých vůní všechnu svou potravu.

Город сам по себе мало привлекателен, зато природа повсюду вокруг несказанно прекрасна. Это побудило покойного графа фон М. разбить сад на одном из холмов,расположенных в живописном беспорядке и образующих прелестные долины.
→Městečko samo je protivné, ale příroda kolem dokola nevýslovně krásná. To přimělo nebožtíka hraběte z M... aby založil zahradu na jednom z pahorků, které se tu rozmanitě a půvabně, jak to dovede jen příroda, navzájem přetínají a vytvářejí rozkošná údolí.

Сад совсем простой, и с первых же шагов видно, что планировал его не ученый садовод, а человек чувствительный, искавший для себя радостей уединения.
→Zahrada je prostá a člověk cítí, sotva do ní vstoupí, že to nebyl vědecky školený odborník, kdo ji založil, nýbrž cituplné srdce tu chtělo užívat sebe sama.

Не раз уже оплакивал я усопшего, сидя в обветшалой беседке, — его, а теперь и моем любимом уголке.
→Nejednu slzu jsem už uronil zesnulému v zpustlé besídce, která byla jeho zamilovaným místečkem, a teď je také mým.

Скоро я стану полным хозяином этого сада; садовник успел за несколько дней привязаться ко мне, и жалеть ему обэтом не придется.
→Brzy už budu pánem zahrady, zahradník mi přeje, získal jsem si ho za těch několik dní a myslím si, že ani on z toho nebude mít škodu.

10 мая
Душа моя озарена неземной радостью, как эти чудесныевесенние утра, которыми я наслаждаюсь от всего сердца.
→Dne 10. května
Celou mou duši zaplavilo zázračné veselí, podobné sladkým jitrům jara, kterých plným douškem užívám.

Я совсем один и блаженствую в здешнем краю, словносозданном для таких, как я. Я так счастлив, мой друг, так упоен ощущением покоя, что искусство мое страдает от этого.
→Jsem tak zcela sám a těším se z toho, že žiji, zde, v této krajině, která je stvořena pro duše, jako je má. Jsem tak šťasten, drahý příteli, tak pohroužen do pocitu klidného bytí, že to je až na škodu mému umění.

Ни одного штриха не мог бы я сделать, а никогда не былтаким большим художником, как в эти минуты.
→Nedovedl bych teď kreslit, ani čáru bych nesvedl, a přece jsem nikdy nebyl větším malířem než právě v těchto okamžicích,

Когда от милой моей долины поднимается пар и полдневное солнце стоит над непроницаемой чащей темного леса и лишь редкий луч проскальзывает в его святая святых, а я лежу в высокой траве у быстрого ручья и, прильнув кземле, вижу тысячи всевозможных былинок и чувствую,
→ když celé údolí se vypařuje a výsostné slunce spočívá na neprostupných temnotách mého lesa a jenom jednotlivé paprsky se vkrádají do nejvnitřnější svatyně a když tu pak ležím ve vysoké trávě poblíže vodopádu a mně, přiblíženému k zemi, rozmanitá stébélka se stávají zázrakem -

как близок моему сердцу крошечный мирок, что снует между стебельками, наблюдаю эти неисчислимые, непостижимые разновидности червяков и мошек и чувствую близость всемогущего,
→když cítím blíže svému srdci všechno to hemžení malého světa mezi travinami, těch nesčíslných zjevů, nevyzpytatelných červíčků a mušek, a cítím přítomnost Všemohoucího, jenžnás všecky stvořil k obrazu svému, dech Všemilujícího, jenž nám dává bez konce vznášet se ve věčné slasti

создавшего нас по своему подобию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном блаженстве, когда взор мой туманится и все вокруг меня и небо надомной запечатлены в моей душе, точно образ возлюбленной, — тогда, дорогой друг, меня часто томит мысль:
→— Příteli, a když se pak kolem mých očí smráká a všechen svět kolem dokola a nebe nade mnou cele spočívají v mé duši jak podoba milenčina těla - pak často zatoužím a myslím si:

«Ах! Как бы выразить, как бы вдохнуть в рисунок то, что так полно, так трепетно живет во мне, запечатлеть отражение моей души, как душа моя — отражениепредвечного бога!»
→ach, kdybys tomu všemu zas dovedl dát výraz, kdybys tak dovedl vdechnout papíru to, co tak sytě, tak žhoucně v tobě žije, aby se stalo zrcadlem tvé duše, tak jako tvá duše je zrcadlem nekonečného božství.

Друг мой… Но нет! Мне не под силу это, меня подавляет величие этих явлений.
→Příteli - ale drtí mě to, hynu přetěžkou krásou toho zření.

12 маяНе знаю, то ли обманчивые духи населяют эти места, то ли мое собственное пылкое воображение все кругом превращает в рай.
→12. května Nevím, zda jsou to duchové, vznášející se nad touto krajinou, kdo klamou mé smysly, anebo dlí-li v mém srdci živoucí božská fantazie, že se mi všechno kolem dokola zjevuje jakoučiněný ráj.

Сейчас же за городком находится источник, и кэтому источнику я прикован волшебными чарами, какМелузина1 и ее сестры.
→Tu je hned za městečkem studně, k níž jsem připoután jako Meluzína a její sestry.

Спустившись с пригорка, попадаешь прямо к глубокой пещёре, куда ведет двадцать ступенек, и там внизуиз мраморной скалы бьет прозрачный ключ.
→— Sejdeš s malého pahorku a zastavíš se před klenutím, odkud asi dvacet schodů vede dolů do hloubky, kde se z mramorové skály prýští nejčistší voda.

Наверху низенькая ограда, замыкающая водоем,кругом роща высоких деревьев, прохладный, тенистый полумрак — во всем этом есть что-то влекущее и таинственное.
→Nízká zídka, jež nahoře tvoří ohradu, vysoké stromy, které zacloňují všechno prostranství kolem dokola, chládek místečka, to všechno je tak přitažlivé, tak trochu přízračné...

Каждый день я просиживаю там не меньше часа. И городскиедевушки приходят туда за водой — простое инужное дело, царские дочери не гнушались имв старину.
→Nemine den, abych tu neproseděl aspoň hodinku. Tu pak přicházejí děvčata z města pro vodu; je to prostší, a přece nejnutnější práce, kterou kdysi zastávaly samy dcery králů.

Сидя там, я живо представляю себе патриархальную жизнь: я словно воочию вижу, как все они, наши праотцы, встречали и сватали себе жен у колодца и как вокруг источников и колодцев витали благодетельные духи.
→ Když tu tak sedím, ožívá kolem mne celý ten patriarchální svět, vidím praotce, jak se u studně seznamují a jak se namlouvají; a jak se nad studněmi a prameny vznášejí dobrodějní duchové.

Лишь тот не поймет меня, кому не случалось послеутомительной прогулки в жаркий летний день насладиться прохладой источника!
→Ó, kdo by to nedovedl procítit se mnou, ten se nikdy po cestě parným letním dnem nesvlažil douškem z chladné studánky!

13 мая
Ты спрашиваешь, прислать ли мне мои книги. Милый друг, ради бога, избавь меня от них! Я не хочу больше, чтобы меня направляли, ободряли, воодушевляли, сердце моедостаточно волнуется само по себе:
→13. května
Tážeš se, zda mi poslat mé knihy. Proboha tě prosím, příteli, nech mě s nimi na pokoji! Nechci už, aby mě cokoli vedlo, povzbuzovalo a rozdmychovalo, vždyť mé srdce je i bezměchu v plamenech;

мне нужна колыбельная песня, а такой, как мой Гомер,
→je mi třeba ukolébavky, a tu jsem nalezl dosyta v svém Homérovi.

Часто стараюсь я убаюкать свою мятежную кровь; недаром ты не встречал ничего переменчивей, непостоянней моего сердца!
→Jak často uspím vzbouřené srdce své; nebo něco tak nestejného, nepokojného neviděls, jako toto srdce.

Милый друг, тебя ли мне убеждать в этом, когда тебе столько раз приходилось терпеть переходы моего настроения от уныния к необузданным мечтаниям, от нежной грусти к пагубной пылкости!
→ Příteli ! mám to vyprávěti tobě, jenž jsi tak často podrobil se práci, uváděti mne ze smutku v rozkoš, ze sladké melancholie ve zkázonosnou vášeň!

Потому-то я и лелею свое бедное сердечко, как больное дитя, ему ни в чем нет отказа.
→A vůbec, zacházím se svým srdéčkem jako s chorým děckem: má ve všem svou vůli.

Не разглашай этого! Найдутся люди, которые поставят мне это в укор.
→ Ale ne abys to vyzvonil, jsou takoví, že by mi to měli ve zlé.

15 мая
Простые люди нашего городка уже знают и любят меня, вособенности дети. Я сделал печальное открытие. Вначале, когда я подходил к ним и приветливо расспрашивал о том осем, многие думали, будто я хочу посмеяться над ними, и довольно грубо отмахивались от меня.
→15. května
Prostí lidé mě tu už znají a mají mě rádi, zejména děti. Zpozoroval jsem smutnou věc: když jsem se k nim zprvu přidružoval a přátelsky se jich vyptával na to a ono, tu někteří myslili, že se jim posmívám, a někdy mě i hrubě odbyli.

Но я не унывал, только ещё живее чувствовал, как справедливо одно давнее мое наблюдение: люди с определенным положением в свете всегда будут чуждатьсяпростонародья, словно боясь унизить себя близостью к нему;
→Nebral jsem to tak vážně, jen jsem znovu, až příliš živě, pociťoval, čeho jsem si všiml už často: Kdo jsou jen poněkud vyššího stavu, vždy zachovávají mrazivý odstup mezi sebou a lidem, jako by se báli, aby si důvěrností nezadali.

а ещё встречаются такие легкомысленные и злые озорники, которые для вида снисходят до бедного люда, чтобытолько сильнее чваниться перед ним.
→A pak tu jsou také ještě větroplaši a nepodaření šibalové, kteří předstírají blahoklonnost jen proto, aby ubohému lidu jen tím bolestněji dali pocítit urážlivost své pýchy.

Я отлично знаю, что мы неравны и не можем быть равными;
→Vím, dobře vím, že my lidé nejsme, ba ani nemůžeme být mezi sebou rovni.

однако я утверждаю, что тот, кто считает нужным сторониться так называемой черни из страха уронить свое достоинство, заслуживает не меньшей хулы, чем трус, который прячется от врага, боясь потерпеть поражение.
→Ale zdá se mi, že člověk, který se z obavy o svou důstojnost straní takzvané luzy, není o nic méně směšný než zbabělec, jenž se skrývá před nepřítelem, protože se bojí porážky.

Недавно пришел я к источнику и увидел, как молоденькая служанка поставила полный кувшин на нижнюю ступеньку, а сама оглядывалась, не идет ли какая-нибудь подружка,чтобы помочь ей поднять кувшин на голову.
→Nedávno, když jsem přišel k studni, našel jsem u ní mladou služebnou, která měla nádobu postavenou na nejspodnější schod a rozhlížela se, nepřijde-li družka, která by jí vyzdvihla konev na hlavu.

Я спустился вниз и посмотрел на нее. — Помочь вам, девушка? — спросил я.
→Sešel jsem dolů a podíval se na ni: "Mám jí pomoci, panno?" řekl jsem.

Она вся так и зарделась.— Что вы, сударь! — возразила она.— Не церемоньтесь!Она поправила кружок на голове, и я помог ей. Она поблагодарила и пошла вверх по лестнице.
→Celičká se zarděla. "Kdepak, pane," řekla."Bez okolků!" Urovnala si kroužek na hlavě a já jí pomohl. Poděkovala a stoupala nahoru.

17 мая
Я завел немало знакомств, но общества по себе ещё не нашел.
→17. května
Seznámil jsem se s všelijakými lidmi, společnost jsem si dosud nenašel.

Сам не понимаю, что во мне привлекательного для людей: очень многим я нравлюсь, многим становлюсь дорог, имне бывает жалко, когда наши пути расходятся.
→Nevím, co lidé na mně mají, je jich tolik, kdo mě mají rádi a kdo se na mne věší; a pak je mi toho vždycky líto, že naše společná cesta je jenom tak kratičká.

Если ты спросишь, каковы здесь люди, мне придется ответить: «Как везде!» Удел рода человеческого повсюдуодин!
→Tážeš-li se, jací jsou zdejší lidé, odpovídám: takoví jako všude jinde. Lidstvo je po čertech jednotvárné.

В большинстве своем люди трудятся по целым дням, лишь бы прожить, а если остается у них немножко свободы, они до того пугаются ее, что ищут, каким бы способом отнее избавиться.
→Skoro všichni propracují větší část dne, aby mohli žít; a ta troška svobody, která jim zbývá, je tolik znepokojuje, že dělají,co mohou, aby se jí zbyli.

Вот ононазначение человека!
→Ach, úděle lidský! Ale lid je tu dobrý!

Однако народ здесь очень славный: мне крайне полезно забыться иногда, вместе с другими насладиться радостями, отпущенными людям, просто и чистосердечно пошутить заобильно уставленным столом, кстати устроить катанье, танцы и тому подобное;
→ Když se mi někdy podaří zapomenout na sebe a užívat s nimi skrovných radostí, které člověku nejsou upřeny: při vkusně prostřené tabuli upřímně a prostodušně žertovat, uspořádat v pravou chvíli vyjížďku nebo taneček, tak mi to dělá docela dobře;

только не надо при этом вспоминать, что во мне таятся другие, без пользы» отмирающие, силы, которые я принужден тщательно скрывать.
→jen chraň pánbůh, aby mě nenapadlo, že ve mně dříme ještě tolik jiných sil, které bez užitku všechny zetlívají a které ostražitě zakrývám.

Увы, как больно сжимается от этого сердце! Но что поделаешь! Быть непонятым — наша доля.Ах, почему не стало подруги моей юности! Почему мне было суждено узнать ее!
→ Ach, to všechno tak děsí mé srdce - A přece! žíti nepochopen, to je našincův osud. Ach, že odešla přítelkyně mého mládí, ach, že jsem ji kdy poznal!

Я мог бы сказать: «Глупец! Ты стремишься к тому, чего не сыщешь на земле!» Но ведь у меня была же она, ведь чувствовал я, какое у нее сердце, какая большая душа; с ней я и сам казался себе больше, чем был, потому что был всем тем, чем мог быть.
→Řekl bych si: jsi blázen, hledáš, co na zemi není. Ale měl jsem ji, cítil jsem tep jejího srdce, cítil jejího velkého ducha, v jehož přítomnosti jsem se sám sobě zdál něčím víc, než čím jsem byl, neboť byl jsem vším, čím jsem být mohl.

Боже правый! Все силы моей души были в действии, и перед ней, перед моей подругой, полностью раскрывал я чудеснуюспособность своего сердца приобщаться природе.
→Můj ty bože! Což při ní zůstala jediná síla mého ducha nezužitkována? Nemohl jsem před ní rozvinout všechno to zázračné cítění, kterým má duše přírodu objímá?

Наши встречи порождали непрерывный обмен тончайшими ощущениями, острейшими мыслями, да такими, что любые их оттенки, любые шутки носили печать гениальности.
→Což nebylo naše obcování věčnou hrou nejjemnějších pocitů, nejbřitčího ostrovtipu, jehož nejrůznější podoby i tehdy, když byly téměř zvrácené, byly vesměs poznamenány pečetí génia?

А теперь! Увы, она была старше меня годами ираньше сошла в могилу. Никогда мне не забыть ее, не забыть ее светлого ума и ангельского всепрощения!
→Ach, léta, o která byla slabší, ji přivedla dříve do hrobu než mne. Nikdy na ni nezapomenu, na její pevnou mysl a její božskou trpělivost.

На днях я встретился с некиим Ф., общительным молодым человеком удивительно приятной наружности.
→Před několika dny jsem se setkal s jakýmsi mladým V...; upřímný hoch nadmíru milé tváře.

Он только что вышел из университета, и хоть не считает себямудрецом, однако думает, что знает больше других.
→Přichází právě ze studií, nemá se zrovna za mudrce, ale myslí si přece, že toho ví víc než jiní.

Правда, по всему видно, что учился он прилежно: так или иначе, образование у него порядочное.
→Byl snad také pilný, jak soudím z různých příznaků, zkrátka má slušné vědomosti.

Прослышав, что я много рисую и владею греческим языком (два необычных явления в здешних местах), он поспешил мне отрекомендоваться и щегольнул множеством познаний от Ватте до Вуда, от Пиля до Винкельмана6 и уверил меня, что прочел из Зульцеровой «Теории» всю первую часть до конца и что у него есть рукопись Гейнеоб изучении античности.
→ Když uslyšel, že mnoho kreslím a řecký umím (tyto dvě věci zde mnoho platí), navštívil mne a vytasil se se vším svým věděním od Batteuxa až k Woodovi, od de Pilesa k Winckelmaniiovi, a ujišťoval mne, že první díl Sulzerovy theorie celý pročetl a že má manuscript Heynenův o studii antickém.

Я все это принял на веру. Познакомился я ещё с одним превосходным, простым и сердечным человеком,княжеским амтманом.
→Řekl jsem si: pánbůh s tebou! Ještě jednoho dobrého člověka jsem poznal, knížecího správce; je to upřímný, bodrý muž.

Говорят, душа радуется, когда видишь его вместе с детьми, а у него их девять; особенно превозносят его старшую дочь.
→Říkají, že člověku poskočí srdce v těle, vidí-li ho mezi jeho dětmi, jichž má devět. Zejména o jeho nejstarší se mohou přetrhnout chválou.

Он пригласил меня, и я вскорости побываюу него.
→Pozval mě k sobě; navštívím ho v nejbližších dnech;

Живет он на расстоянии полутора часов отсюда в княжескомохотничьем доме, куда получил разрешение переселиться после смерти жены, потому что ему слишком тяжелобыло оставаться в: городе на казенной квартире.
→bydlí v knížecí myslivně, půldruhé hodiny odtud; dostalsvolení, aby se tam odstěhoval, po smrti své ženy, protože pobyt v městě ve vrchnostenském domě příliš jitřil jeho bol.

Кроме того, мне повстречалось несколько оригинальничающих глупцов, в которых всеневыносимо, а несносней всего их дружеские излияния.
→Jinak ještě zkřížilo mou cestu několik potrhlých originálů, nesnesitelných od hlavy až k patě, zejména svou přátelskostí.

Прощай! Письмо тебе понравится своим чисто повествовательным характером.
→Měj se dobře! Dopis ti, doufám, bude po chuti, je jen a jen historický.

22 мая
Многим уже казалось, что человеческая жизнь — только сон, меня тоже не покидает это чувство.
→ 22. května
že život člověka je jenom sen, to už leckoho napadlo a ani mne se ten pocit nechce spustit.

Я теряю дар речи, Вильгельм, когда наблюдаю, какими тесными пределами ограничены творческие и познавательные силы человека,
→Když tak uvážím, jak úzká je klec, která svírá všechny činorodéa poznávací síly člověka,

когда вижу, что всякая деятельность сводится к удовлетворению потребностей, в свою очередь имеющих только одну цель — продлить наше жалкое существование, а успокоенность в иных научных вопросах
→wenn ich sehe, wie alle Wirksamkeit dahinaus läuft, sich die Befriedigung von Bedürfnissen zu verschaffen, die wieder keinen Zweck haben, als unsere arme Existenz zu verlängern,

— всего лишь бессильное смирение фантазеров, которые расписывают стены своей.— В этом письме от 22 мая Вертер впервые высказывает мысль о самоубийстве, о добровольном выходе из этихограничивающих человека тесных пределов.темницы яркими фигурами и привлекательными видами.
→ukojit potřeby, které zase nemají jiného účelu než prodloužit naši ubohou existenci, a když si pak musím doznat, že všechno uklidnění v některých otázkách je jenom polosnovou rezignací, která pomalovává stěny vězení, ve kterém trčíme, pestrými postavami a jasnými prospekty: to všechno, Viléme,mi rdousí slovo v hrdle.

Я ухожу в себя и открываю целый мир! Но тоже скорее в предчувствиях и смутных вожделениях, чем в живых, полнокровных образах.
→Vracím se do sebe a nalézám svůj svět — avšak opět více tušený a neurčitě vytoužený, nežli skutečný a živý.

И все тогда мутится перед моим взором, и я живу, точно во сне улыбаясь миру.
→A tu mi všechno před očima plyne, a usmívám se a sním si dál.

Все ученейшие школьные и домашние учителя согласны втом, что дети не знают, почему они хотят чего-нибудь;
→ že děti nevědí, proč mají vůli, v tom jsou všichni veleučení školometi zajedno.

но что взрослые не лучше детей ощупью бродят по земле итоже не знают, откуда пришли и куда идут, точно так же не видят в своих поступках определенной цели, и что ими так же управляют при помощи печенья, пирожного и розог,— с этим никто не хочет согласиться, а по моему разумению, это вполне очевидно.
→Ze se však také dospělí, podobni dětem, potácejí po zeměkouli, že jako ony nevědí, odkud přišli a kam jdou, že ani oni nejednají z pravých pohnutek, že také jimi vládne rákoska acukrátko, tomu jaksi nikdo nevěří, ačkoliv se mi zdá, že to rukama hmatáme.

Спешу признаться тебе, помня твои взгляды, что почитаю счастливцами тех, кто живет не задумываясь, подобно детям, нянчится со своей куклой, одевает и раздеваетее и умильно ходит вокруг шкафа, куда мама заперла пирожное, а когда доберется до сладенького, тоуплетает его за обе щеки и кричит:
→Rád ti připouštím (neboť vím, co mi na to odpovíš), že nejšťastnější jsou ti, kdo jako děti den ze dne svůj život prožívají, kdo tahají svou panenku, kdo ji oblékají a svlékají, s velkým respektem se plíží kolem police, kde maminka zamkla cukroví, a když konečně urvou kousek, plnou pusou žvýkají a volají:

«ещё!» Счастливые создания! Хорошо живется и тем, ктодает пышные названия своим ничтожным занятиям и даже своим страстишкам и преподносит их роду человеческому как грандиозные подвиги во имя его пользы ипроцветания.
→ještě! To jsou šťastní tvorové. - A také těm není zle, kdo dávají své pitomé robotě anebo nanejvýš svým vášním patetická jména, oznamujíce člověčenstvu, že to jsou ohromná díla, podnikaná pro jeho spásu a vykoupení.

Благо тому, кто может быть таким! Но если кто в смирении своем понимает, какая всему этому цена, кто видит, как прилежно всякий благополучный мещанин подстригаетсвой садик под рай и как терпеливо даже несчастливец, сгибаясь под бременем, плетется своим путем и все одинаково жаждут хоть на минуту дольше видеть свет нашего солнца,
→Blaze tomu, komu je dáno takhle žít! Kdo však ve své pokoře poznává, oč vlastně běží, kdo vidí, jak každý naobědvaný občan svou zahrádku dovede přistřihnout na učiněný ráj, a jak na druhé straně také ubožák pod svým břemenem leze dál svou cestou, byť i sebevíc hekal, jak koneckonců všichni bez rozdílu znají jen jeden prospěch:

—кто все это понимает, тот молчит и строит свой мир в самом себе и счастлив уже тем, что он человек.
→zřít světlo sluníčka aspoň o minutku déle, ano! - ten je pěkně zticha a tvoří si svět k obrazu svému, a je také šťasten, protože je člověkem.

И ещё тем, что, при всей своей беспомощности, в душе он хранит сладостное чувство свободы и сознание, что может вырваться из этой темницы, когда пожелает.
→A pak, byť i byl sebevíce spoután, chová navždy v svém srdci sladký pocit svobody, že opustí tento žalář, kdykoli se mu zlíbí.

26 мая
Ты издавна знаешь мою привычку приживаться где-нибудь, находить себе приют в укромном уголке и располагаться там, довольствуясь малым.
→26. května
Víš, že mám odjakživa ve zvyku, abych na nějakém milém místečku rozbil svůj stánek a v něm přebýval ve vší skromnosti. I zde jsem si zase nalezl takové místečko, které mě k sobě připoutalo.

Я и здесь облюбовал себе такое местечко. Приблизительно в часе пути от города находится деревушка, называемая Вальхейм. Она очень живописно раскинулась по склону холма, и когда идешь к деревне поверху, пешеходной тропой, перед глазами открывается вид на всю долину.
→Asi hodinu od města jest místo, jež se ozve Wahlheim. Poloha na pahorku jest velmi zajímavá, a jdeš-li po stezce ku vsi, přehlédneš pojednou celé údolí.

Старуха, хозяйка харчевни, услужливая и расторопная, несмотря на годы, подает вино, пиво, кофе;
→Dobrák hospodská, která je i na stará kolena veselá a plná ochoty, čepuje tu víno, pivo a kávu,

а что приятнее всего — две липы своими раскидистыми ветвями целиком укрывают небольшую церковную площадь, окруженную со всех сторон крестьянскими домишками, овинами и дворами.
→a co je nade vše, jsou tu dvě košaté lípy, klenoucí své koruny nad celým pláckem před kostelem, kol dokola obklopeným selskými usedlostmi, stodolami a dvorky.

Уютнее, укромнее я редко встречал местечко: мне выносятстолик и стул из харчевни, и я посиживаю там, попиваю кофе и читаю Гомера.
→Nenalezl jsem dávno místečka, aby bylo tak důvěrné, tak milé, a sem si také dávám vynést z hospody svůj stůl i židli a tady popíjím kávu a čtu si ve svém Homérovi.

Первый раз, когда я в ясный полдень случайно очутилсяпод липами, площадь была совсем пустынна.
→ Když jsem náhodou kteréhosi krásného odpoledne přišel poprvé pod ty lípy, bylo celé místečko jako po vymření.

Все работали в поле, только мальчуган лет четырех сиделна земле и обеими ручонками прижимал к груди другого, полугодовалого ребенка, сидевшего у него на коленях, так что старший как будто служил малышу креслом, и хотя черные глазенки его очень задорно поблескивали по сторонам, сидел он не шевелясь.
→ Všechno bylo na poli. Jenom hošík asi čtyřletý seděl na zemi a přidržoval k hrudi oběma pažemi druhé, asi půlroční děcko, sedící na zemi mezi jeho nohama, takže mu sloužil za jakousi lenošku. A přes čipernost, s jakou jeho černá kukadla těkala po všem okolí, seděl zcela tiše.

Меня позабавило это зрелище: я уселся на плуг, напротивних, и с величайшим удовольствием запечатлел эту трогательную сценку.
→ Ta podívaná se mi líbila a usedl jsem na pluh, jenž stál naproti,a dal se s pravou rozkoší do kreslení bratrské skupinky;

Пририсовал ещё ближний плетень, ворота сарая, несколько сломанных колес, все, как оно было расположено на самом деле, и, проработав час, увидел, что у меня получился стройный и очень интересный рисунок, к которому я не добавил от себя ровно ничего.
→přidal jsem ještě nejbližší plot, vrata do stodoly a několik rozbitých kol, tak jak všechno stálo za sebou, a za hodinku jsem shledal, že jsem vyrobil jak se patří komponovanou a velmi zajímavou kresbu, aniž jsem to nejmenší přidal ze svého.

Это укрепило меня в намерении впредь ни в чем не отступать от природы.
→To mne posilnilo v předsevzetí, přidržeti se jediné přírody.

Она одна неисчерпаемо богата, она одна совершенствуетбольшого художника.
→Ona jediná je bez mezí bohatá a vychovává pravého umělce.

Много можно сказать в пользу установленных правил, примерно то.же, что говорят в похвалу общественному порядку.
→Na prospěch regulí je možno leccos říci, asi tolik jako ke cti a chvále občanské společnosti,

Человек, воспитанный на правилах, никогда не создаст ничего безвкусного и негодного, как человек, следующий законам и порядкам общежития, никогда не будет несносным соседом или отпетым злодеем.
→člověk, který se ve svém vývoji jimi řídí, nikdy nevytvoří nic nechutného a špatného, asi tak jako občan, který se dává hníst zákony a blahobytem, nikdy nebude nepříjemným sousedem ani kuriózním zlosynem;

Зато, что бы мне ни говорили, всякие правила убивают ощущение природы и способность правдивоизображать ее!
→zato však také každé pravidlo, ať si kdo chce co chce říká,ničí provždy pravý cit pro přírodu a její pravdivý výraz.

Ты скажешь: «Это слишком резко! Строгие правила только обуздывают,подрезают буйные побеги и т. д.».
→Na to ty, že to je příliš kruté! Pravidlo jen učí uskrovnění, obřezává planou révu atd.

Представь себе юношу, который всем сердцем привязан к девушке, проводит подле нее целые дни, растрачивает всесилы, все состояние, чтобы каждый миг доказывать ей,как он беззаветно ей предан.
→Milý příteli, povím ti to podobenství: S uměním je to jako s láskou. Dejme tomu, že mládenec z celé duše miluje dívku, že u ní tráví všechny hodiny dne, že vyplýtvá všechnu sílu avšechno jmění, jen aby ji mohl přes tu chvíli o tom přesvědčit, že se jí cele oddává.

И вдруг является некий филистер, чиновник, занимающий видную должность, и говорит влюбленному:
→A tu by přišel šosák, muž, který má svůj veřejný ouřad, a řeklby mu:

«Милый юноша! Любить свойственно человеку, но надолюбить по-человечески! Умейте распределять свое время: положенные часы посвящайте работе, а часы досуга-любимой девушке.
→zácný mladý pane, milovat, to je lidské, ale musíte lidsky milovat! Rozvrhněte si svůj čas, jednu část věnujte své práci a hodinu oddechu své dívce,

Сосчитайте свое состояние, и на то, что останетсяот насущных нужд, вам не возбраняется делать ей подарки, только не часто, а так, скажем, ко дню рождения, к именинам и т. д.».
→rozpočítejte své jmění, a co vám přebývá z nejnutnějšího, zato jí sem a tam (jenom ne příliš často) kupte dárek. Třeba k narozeninám, anebo když má svátek atd.

Если юноша послушается, из него выйдет дельныймолодой человек, и я первый порекомендую всякому государю назначить его в коллегию, но тогда любви егопридет конец, а если он художник, то конец и его искусству. Друзья мои!
→Uposlechne-li ten člověk, bude z něho užitečný mladý muž a já sám bych radil každému knížeti, aby ho posadil do svého senátu. Jenže po jeho lásce je veta, a je-li umělec, po jeho umění. Ó přátelé,

Милые мои друзья, да потому, что по обоим берегампроживают рассудительные господа, чьи беседки, огороды и клумбы с тюльпанами смыло бы без следа,а посему они ухитряются заблаговременно предотвращать опасность с помощью отводных каналов и запруд.
→Proč proud genia tak zřídka se rozpění, tak zřídka v mohutnýchvlnách vře a trnoucí duší naši prochvívá? — Milí přátelé — tu bydlí pohodlní pánové na obou březích, jímž by zahradní besídky, záhony tulipánův a zelná pole se zničily, a kteří tedy v čas hrázemi a pohodlnými věcmi proti budoucímu hrozícímu nebezpečí se postavili dovedou.

27 мая
Я вижу, что увлекся сравнениями, ударился в декламацию и забыл тебе досказать, что сталось дальше с ребятишками.
→27. května
Upadl jsem, jak vidím, do vytržení, podobenství a deklamací, a zapomněl, že ti mám ještě dovypravovat, jak to dopadlo s těmi dětmi.

Часа два просидел я на плуге, погрузившись в творческиераздумья, весьма бессвязно изложенные во вчерашнем моем письме.
→ Seděl jsem asi dvě hodiny na svém pluhu, zcela pohřížen do malířských pocitů, o nichž tě tak popleteně poučuje můj včerejší list.

Вдруг в сумерки появляется молодая женщина с корзиной на руке, спешит к детям, которые за все время нешелохнулись, и уже издали кричит:
→Tu k večeru přijde k dětem, jež se po celou tu dobu ani nepohnuly, mladá žena s košíčkem na paži a volá už zdaleka:

«Молодец, Филипс!» Мне она пожелала доброго вечера,я поблагодарил, поднялся, подошел ближе и спросил, еели это дети.
→"Filípku, jsi hodný kluk!" Pozdravila mě, já jí poděkoval, povstal jsem, přistoupil k ní a optal se, je-li matkou těch dětí.

Она ответила утвердительно, дала старшему кусок сдобной булки, а малыша взяла на руки и расцеловала с материнской нежностью.
→Přitakala mi, a podávajíc staršímu půl koláče, zvedla to mladší a líbala je s vroucí mateřskou láskou.

«Я велела Филипсу подержать малыша, а сама пошла со старшим в город купить белого хлеба, сахара и глиняную миску для каши.
→ "Dala jsem Filípkovi," řekla, "na starost to maličké a šla jsem se svým nejstarším do města, abych nakoupila housek, cukru a hliněný rendlík na kaši." To všechno jsem viděl v košíku, jehož víko upadlo.

(Все это виднелось в корзинке, с которой упала крышка.) Мне надо сварить Гансу (так звали маленького) супчикна ужин; а старший мой, баловник, поспорил вчера с Филипсом из-за поскребышков каши и разбил миску».
→"Chtěla jsem Honzíčkovi" (tak se jmenoval nejmladší)"k večeři uvařit polívčičku, ale ten šibal, nejstarší, mi včera rozbil rendlík, když se s Filípkem tahal o výškrabek".

Я спросил, где же старший, и не успела она ответить, что он гоняет на лугу гусей, как он прибежал вприпрыжку и принес брату ореховый прутик.
→Ptal jsem se po nejstarším a ona mi sotva dořekla, že se na louce prohání s husami, když už přiskotačil a druhorozenému přinášel lískový prut.

Я продолжал расспрашивать женщину и узнал, что она дочь учителя и что муж ее отправился в Швейцарию получать наследство после умершего родственника.
→ "Chtěli ho o ně ošidit," řekla mi, "a neodpovídali mu na jeho dopisy; tak si tam zajel sám. Jen aby se mu nic zlého nepřihodilo, dlouho jsem o něm neslyšela."

«Его хотели обойти, — пояснила она, — даже на письма ему не отвечали, так уж он поехал сам. Только бы с ним неприключилось беды! Что-то ничего о нем не слышно».
→Bylo mi zatěžko odtrhnout se od ní; dal jsem každému z dětí po krejcaru a také pro to nejmladší jsem jí dal krejcar, aby mu přinesla housku k polévce, až půjde do města. A tak jsme se rozešli.

Я едва отделался от нее, дал каждому из мальчуганов по крейцеру, ещё один крейцер дал матери, чтобы она из города принесла маленькому булку к супу, и на этом мы расстались.
→Bylo mi zatěžko odtrhnout se od ní; dal jsem každému z dětí po krejcaru a také pro to nejmladší jsem jí dal krejcar, aby mu přinesla housku k polévce, až půjde do města. A tak jsme se rozešli.

Верь мне, бесценный друг, когда чувства мои рвутся наружу, лучше всего их волнение смиряет пример такого существа, которое покорно бредет по тесному кругу своего бытия,перебивается со дня на день, смотрит, как падают листья, ивидит в этом только одно — что скоро наступит зима.
→Na mou duši, drahoušku, když se mi všech pět smyslů užrozkližuje, tak mi to vždycky ztlumí můj vnitřní svár, dívám-li se na takové stvoření, které v nejšťastnější poklidnosti opisujeúzký kruh svého bytí, den ze dne si pomáhá, vidí, jak listí opadává, a nic jiného si nemyslí, nežli že přichází zima.

С того дня я стал часто бывать в деревушке. Дети совсем ко мне привыкли; когда я пью кофе, им достается сахар, за ужином я уделяю им хлеба с маслом и простокваши.
→Od té doby jsem často tam venku, děti si už docela na mne zvykly. Dostávají cukr, když piji kávu, a zvečera se se mnou dělí o chléb s máslem a o kyselé mléko.

В воскресенье они обязательно получают по крейцеру, а если меня нет после обедни, хозяйке харчевни раз навсегда приказано давать им монетки.
→ Neděle se nikdy nemine bez krejcaru, a když tu po mši nejsem, tak má hospodská nařízeno, aby jim ho vyplatila.

Дети доверчиво рассказывают мне всякую всячину. Особенноже забавляет меня в них игра страстей, простодушное упорство желаний, когда к ним присоединяются другие деревенские ребятишки.
→Rozumějí si se mnou, vypravují mi leccos. Zejména mě bavíjejich vášně a prosté výlevy žádosti, když se sejde více dětí ze vsi.

Немало труда стоило мне убедить их мать, что они не беспокоят меня.
→Dost práce mi to dalo, abych upokojil jejich maminku: "Jenaby pána neobtěžovaly!"

30 маяВсё, что я недавно говорил о живописи, можно, без сомнения, отнести и к поэзии;
→Dne 30. května. Co jsem ti onehdy o malířství napsal, platí zajisté také o básnictví;

тут важно познать совершенное и найти в себе смелость выразить его словами — этим немногим сказано многое.
→jedná se pouze o to poznat, co jest výtečné, a odvahu vyslovitto, a to jest ovšem málem řečeno mnoho.

Сегодня я наблюдал сцену, которую надо просто описать, чтобы получилась чудеснейшая в мире идиллия.
→Zažil jsem dnes scénu, která prosté opsaná byla by nejkrásnější idyllou na světě; než co jest báseň, scéna, idylla?

Ах, при чем тут поэзия, сцена, идиллия? Неужели нельзя без ярлыков приобщаться к явлениям природы?
→Musí to všecko míti zvláštní jména, máme-li se radovati z nějakého jevu přírody?

Если ты после такого предисловия ждешь чего-то возвышенного, изысканного, то опять жестоко обманешься;
→Očekáváš-li dle tohoto úvodu něco vysokého a vznešeného, jsi opět zklamán;

такое сильное впечатление произвел на меня всего лишькрестьянский парень.
→není to nic, nežli vesnický hoch, který mne tak živě zajal.

Я, как всегда, буду плохо рассказывать, а ты, как всегда,найдешь, что я увлекаюсь.
→— Budu, jako obyčejně, vypravovat! špatně a myslím, že mne, jako obyčejné, přemrštěně nazveš;

Родина этих чудес — снова Вальхейм, все тот же Вальхейм.
→ jest to opět a opět Wahlheim, sídlo těchto vzácností.

Целое общество собралось пить кофе под липами.
→Pod lipami byla společnost a pila kávu.

Мне оно было не по душе, и я, выставив благовидный предлог, устранился от него.
→Poněvadž se mi valně nelíbila, nešel jsem tam za záminkou.

Крестьянский парень вышел из ближнего дома и стал починять тот самый плуг, который я срисовал на днях.
→Vesnický hoch vyšel ze sousedního stavení a zabýval se pluhem, jejž jsem ondy nakreslil.

Юноша понравился мне с виду, и я заговорил с ним, расспросил об его жизни; вскоре мы познакомились и, как всегда выходит у меня с такого рода людьми, даже подружились.
→Jeho zevnějšek se mi líbil, oslovil jsem jej tedy, vyptával se po jeho poměrech; brzy jsme se seznámili a byli jsme, jak se mi obyčejné u lidí podobného rázu děje, brzy důvěrnými přáteli.

Он рассказал мне, что служит в работниках у одной вдовы и она очень хорошо с ним обращается.
→Vyprávěl mi, že je ve službě u jisté vdovy a že se mu tam dobře daří.

Он так много говорил о ней и до того ее расхваливал, что я сразу понял — он предан ей телом и душой.
→Mluvil o ní tolik a s takovou chválou, že jsem brzy pozoroval, že ji má rád s tělem i duší.

По его словам, она женщина уже немолодая, первый муж дурно обращался с ней, и она не хочет больше выходитьзамуж;
→Není prý již mladá, pravil, byla prý s prvním mužem svým nešťastna, nechce prý se už vdávat!

из рассказа его совершенно ясно было, что краше ее, милее для него нет никого на свете, что он только и мечтает стать ееизбранником и заставить ее позабыть провинности первого мужа, но мне пришлось бы повторить все слово в слово, чтобы дать тебе представление о чистоте чувства, о любви ипреданности этого человека.
→, a z jeho vypravování tak jasně vysvítalo, jak krásna, jak půvabná pro ně jest, jak velíce si přeje býti jejím vyvoleným, aby památku na chyby prvního muže vyhladil, že bych musil slovo za slovem opakovat, abych ti zobrazil čistou náklonnost, lásku a věrnost tohoto člověka.

Мало того, мне нужен был бы дар величайшего поэта, чтобы охватить и выразительность его жестов, и звучность голоса, и затаенный огонь во взорах.
→Ano, musil bych míti nadání největšího básníka, abych ti spolu výraz obličeje, souzvuk jeho hlasu, tajemný Žár jeho očí živé vylíčil. Ne, žádné slovo nevysloví jemnost v celé jeho bytosti a výrazu; všecko, co tu píši, jest nemotorné.

Нет, никакими словами не описать той нежности, которой дышало все его существо: что бы я ни сказал, все выйдетгрубо и нескладно.
→Ne, žádné slovo nevysloví jemnost v celé jeho bytosti a výrazu; všecko, co tu píši, jest nemotorné.

Особенно умилила меня в нем боязнь, что я неверно истолкую их отношения и усомнюсь в ее благонравии.
→Zejména to mne pohnulo, jak se obával, abych o jeho poměru neprávě nesoudil a o jejím dobrém chování nepochyboval.

Только в тайниках своей души могу я вновь прочувствовать, как трогательно он говорил о ее осанке, о ее теле,лишенном юной прелести, но властно влекущем и пленительном для него.
→Jak rozkošný byl, když o její postavě, o jejím těle mluvil, kteréž věci jej, prosty jsouce mladistvých půvabů, mocně k sobě táhly a poutaly, dovedu si jen v nitru duše své opakovali. ???

В жизни своей не видел я, да и не воображал себе неотступного желания, пламенного страстного влечения втакой нетронутой чистоте.
→Co živ neviděl jsem vřelé touhy a vroucí, toužebné žádosti v takové čistotě, ba mohu říci, že jsem si jí v takové čistotě ani nepředstavoval, ani o ní nesnil.

Не сердись, если я признаюсь тебе, что воспоминание о такой искренности и непосредственности чувств потрясает меня до глубины души и образ этой верной и нежнойлюбви повсюду преследует меня и сам я словно воспламенен ею, томлюсь и горю.
→Neviniž mne, řeknu-li ti, že při vzpomínce na tuto nevinnost a pravdu nitro duše mé vře a že mne obraz této věrnosti a jemnocitnosti všude pronásleduje, a že, jakoby sám tím vším roznícen, prahnu a toužím.

Постараюсь поскорей увидеть эту женщину, впрочем,если подумать, пожалуй, лучше воздержаться от этого.
→Pokusím se o to, abych co nejdříve i ji uviděl anebo lépe, povážím-li věc dobře, vyhnu se tomu.

Лучше видеть ее глазами влюбленного; быть может,собственным моим глазам она предстанет совсем иной, чем рисуется мне сейчас, а зачем портить прекрасное видение?
→Bude lépe, vidím-li ji očima jejího milence; snad by se mi před vlastníma mýma očima nezdála býti takovou, jakou ji před sebou vidím, a proč a nač si kazili pěkný ten obraz ?

16 июняПочему я не пишу тебе, спрашиваешь ты, а ещё слывешьученым. Мог бы сам догадаться, что я вполне здоров идаже… словом, я свел знакомство, которое живо затронуло мое сердце… Боюсь сказать, но, кажется,
→Dne 16. června.Proč ti nepíši? — Ptáš se a jsi přece také učencem. Měl bys hádati, že se mi dobře daří — a to zkrátka a dobře, seznámil jsem se a známost ta týká se mého srdce.

я…Не знаю, удастся ли мне описать по порядку, каким образом я познакомился с одним из прелестнейших в мире созданий.
→Já — já nevím — Abych ti pěkně v pořádku vypravoval, jak se to stalo, že poznal jsem duši milování nejhodnější, bude asi nesnadno.

Я счастлив и доволен, а значит, не гожусь в трезвые

повествователи.
→Jsem šťasten a blažen a proto špatný historik.

Это ангел! Фи, что я! Так каждый говорит про свою милую. И все же я не в состоянии выразить, какое она совершенство и в чем ее совершенство;
→Anděla! — Fi! to řekne každý o své milence, není-liž pravda? A přece nejsem s to, abych ti pověděl, jak jest dokonalá, proč jest dokonalá;

короче говоря, она полонила мою душу.Какое сочетание простосердечия и ума, доброты и твердости, душевного спокойствия и живости деятельной натуры!
→dosti na tom, že zajala celou mysl mou. Tolik prostoty při tolika rozumu, tolik dobroty při tolika pevnosti, tolik klidu duševního při pravém životě a činnosti.

Все эти слова только пошлый вздор, пустая отвлеченнаяболтовня, не отражающая ни единой черточки ее существа.
→— To jsou žvatlavé žvasty, jež tu o ní píši, sama abstrakce, ježani jediného tahu její bytosti nevystihují.

В другой раз… нет, не в другой, а сейчас, сию минуту расскажу я тебе все!
→Jindy — ne, ne jindy, dnes ti zjevím všecko.

Если не сейчас, я не соберусь никогда.
→Neučiním-li tak teď, nestalo by se tak nikdy.

Между нами говоря, у меня уже три раза было поползновение отложить перо, оседлать лошадь ипоехать туда.
→Nebo, mezi náma řečeno, co jsem počal psáti, chtěl jsem odhodit péro, osedlati koně a vyjeti.

Я с утра дал себе слово остаться дома, а сам каждую минуту подхожу к окну и смотрю, долго ли до вечера…
→A přece jsem ráno přísahal, že nevyjedu, a přece stoupám každou chvílí k oknu, abych viděl, jak vysoko ještě slunce stojí.

Я не мог совладать с собой, не удержался и поехал к ней.Теперь я возвратился, буду ужинать хлебом с маслом и писать тебе, Вильгельм.
→Nemohl jsem se přemoci, musil jsem vyjeti k ní. Tu jsem, Viléme, budu zde večeřeti a tobě psáti.

Что за наслаждение для меня видеть ее в кругу восьмерых милых резвых ребятишек, ее братьев и сестер!Если я буду продолжать в том же роде, ты до конца не поймешь ничего.
→Jaká to slast duši mé, viděli ji v kruhu milých veselých dítek, osmi sester a bratrů. Budu-li takto pokračovati, nebudeš na konci z toho moudřejším, nežli jsi na počátku.

Слушай же! Сделаю над собой усилие и расскажу все в мельчайших подробностях. Я писал тебе недавно, что познакомился с амтманом С. и он пригласил меня посетить его уединенную обитель, или, вернее, его маленькое царство.
→Nuže slyš, čti, přinutím se k jednotlivostem. Psal jsem ti jednou, že jsem se seznámil s knížecím úředníkem S . . . . a jak mne požádal, abych jej v poustevně jeho navštívil, anebo, Iépe řečeno, v malém jeho království.

Я пренебрег этим приглашением и, вероятно, так и не побывал бы у него, если бы случайно не обнаружилсокровища, спрятанного в этом укромном уголке.
→Neopomenul jsem toho a nebyl bych tam snad nikdy přišel, kdyby mi nebyla náhoda odkryla poklad, který jest ukryt v této tiché krajině.

Наша молодежь затеяла устроить загородный бал, в котором я охотно принял участие.
→Zdejší mladí lide uspořádali ples na venkově, k němuž jsem se také milerád dostavil.

Я предложил себя в кавалеры одной славной, миловидной,но, впрочем, бесцветной девушке, и было решено, что я заеду в карете за моей дамой и ее кузиной, что по дороге мы захватим Шарлотту С.
→Ich bot einem hiesigen guten, schönen, übrigens unbedeutenden Mädchen die Hand, und es wurde ausgemacht, daß ich eine Kutsche nehmen, mit meiner Tänzerin und ihrer Base nach dem Orte der Lustbarkeit hinausfahren und auf dem Wege Charlotten S.. mitnehmen sollte.

и вместе отправимся на праздник. «Сейчас вы увидитекрасавицу», — сказала моя спутница, когда мы широкой лесной просекой подъезжали к охотничьему дому.
→— Poznáte krásné děvče, pravila má společnice, když jsme dlouhým vysekaným lesem k myslivně přijížděli.

«Только смотрите не влюбитесь!» — подхватила кузина. «А почему?» — спросил я. «Она уже просватана за очень хорошего человека, — отвечала та, — он сейчас в отсутствии, поехал приводить в порядок свои дела после смерти отца и устраиваться на солидную должность».
→Mějte se na pozoru, doložila sestřenice, abyste se nezamiloval. Proč? pravil jsem. — Jest již zadána, odpověděla on ano, muži velmi hodnému, který odcestoval, aby uspořádal své věci, — zemřel mu otec — a aby se ucházel o slušné místo.

Эти сведения произвели на меня мало впечатления.
→Zpráva ta byla mi úplně lhostejná.

Солнце ещё не скрылось за горной грядой, когда мы подъехали к воротам. Было очень душно, и дамы беспокоились, не соберется ли гроза, потому что кругом на горизонте стягивались иссера-белые пухлые облака.
→Slunce stálo asi na čtvrt hodiny od hor, když jsme vjížděli do vrat. Bylo velmi parno a děvčata jevila nemalou starost a bázeň před bouří, jež jakoby se stahovala v bledošedýchtemných obláčcích kolem obzoru.

Я успокоил их страх мнимо-научными доводами,хотя и сам начал побаиваться, что наш праздник не обойдется без помехи.
→Klamal jsem jich bázeň vydávaje se za znatel a proroka povětrnosti, ač se mi samému zdáti počínalo, že naše veselí se pokazí.

Я вышел из кареты, и служанка, отворившая ворота, попросила обождать минутку: мамзель Лотхенсейчас будет готова.
→Vystoupil jsem, a služka, která přišla ku vratům, žádala nás za shovění na okamžik, slečna Lottka prý hned přijde.

Я вошел во двор, в глубине которого высилось красивое здание, поднялся на крыльцо, и, когда переступил порог входной двери, передо мной предстало самое прелестное зрелище, какое мне случалось видеть.
→Šel jsem dvorem k výstavnému domu; stoupajíc po schodech a vstoupivší do dveří objevilo se před očima nejpůvabnější divadlo, jaké jsem kdy viděl.

В прихожей шестеро детей от одиннадцати до двух лет окружили стройную, среднего роста девушку в простеньком белом платье с розовыми бантами на груди и на рукавах.
→V předsíni hemžilo se šest dětí od jedenácti až do dvou let kolem děvčete krásné postavy prostřední velikosti, v jednoduchém bílém oděvu s bledě červenými pentlemi na ramenou a ňadrech.

Она держала в руках каравай черного хлеба, отрезала окружавшим ее малышам по куску, сообразно их годам и аппетиту,
→ — V rukou držela černý chléb, jejž udílela svým svěřencům každému přiměřený kousek dle věku a chuti;

и ласково оделяла каждого, и каждый протягивал ручонку и выкрикивал «спасибо» задолго до того, какхлеб был отрезан,
→činila to stahovou přívětivostí, že každé přirozeně volalo: děkuji! I lapajíc malýma ručkama svýma do výšky, dříve ještě, nežli chléb byl ukrojen;

а потом одни весело, вприпрыжку убегали со своим ужином, другие же, те, что посмирнее, тихонько шли к воротам посмотреть на чужих людей и на карету, в которой уедет их Лотхен.
→některé s chlebem buď spokojeně poodskočilo, jiné, dle tišší povahy, pomalu odcházelo k vratům podívat se na cizince a na kočár, v němž Lotty měla odejet.

«Простите, что я затруднила вас и заставила дам дожидаться, — сказала она.
→»Odpusťte, pravila, že vás a slečny nechávám venku stát.

— Я занялась одеванием и распоряжениями по дому навремя моего отсутствия и забыла накормить детишек, а они желают получить ужин только из моих рук».
→Oblékáním a všelijakými objednávkami pro dům za mé nepřítomnosti zapomněla jsem dětem dáti chléb a nechtějí ho míti od nikoho než ode mne.

Я пробормотал какую-то банальную любезность, а сам от всей души восхищался ее обликом, голосом, движениями и едва успел оправиться от неожиданности, как она убежала в соседнюю комнату за перчатками и веером.
→« — Učinil jsem jí nepatrnou poklonu; celá duše má spočinula na postavě, hlasu, chování jejím, a měl jsem právě čas, abych se zotavil ze svého překvapení, ona odběhla do pokoje pro rukavičky a vějíř.

Дети держались в сторонке, искоса поглядываяна меня, тогда я решительно направился к младшему, прехорошенькому малышу.
→Děti se na mne ze vzdálí po straně dívaly, i šel jsem k nejmladšímu, velekrásnému dítěti.

Он только собрался отстраниться, как вошла Лотта и сказала: «Луи, дай дяде ручку!»
→Odvrátilo se, právě když Lotty vycházela ze dveří řkouc:Ludvíčku, podej panu strýčkovi ruku.

Мальчуган сейчас же послушался, а я не мог удержаться и расцеловал его, несмотря на сопливый носик.
→« To učinil hoch docela bez rozpaků a nemohl jsem se udržeti, abych jej vroucné nepolíbil.

«Дяде? — спросил я, подавая ей руку. — Вы считаете меня достойным быть вам родней?»
→ — »Strýčkovi pravil jsem podávaje jí ruku, » myslíte, že jsem hoden toho štěstí býti vám příbuzným?

—«Ну, у нас родство обширное, — возразила она с игривой улыбкой, — неужели же вы окажетесь хуже других?»
→ — »Ó,« doložila, lehce se usmívajíc, »naše příbuzenstvo je velmi rozsáhlé, a bylo by mi velice líto, kdybyste byl nejhorší v něm.«

На ходу она поручила сестренке Софи, девочке — летодиннадцати, хорошо надзирать за детьми и поклонитьсяпапе, когда он вернется домой с прогулки верхом.
→— Odcházejíc nakázala nejstarší sestře Žofii, aby měla pozor na děti a vyřídila pozdrav otci, až by se z procházky vrátil.

Малышам она наказала слушать сестрицу Софи, все равнокак ее самое, что почти все они твердо обещали.
→Dětem přikázala, aby svou sestru Žofii poslouchaly, jakobyto byla ona sama, což některé z nich výslovně slíbily.

Малышам она наказала слушать сестрицу Софи, все равнокак ее самое, что почти все они твердо обещали.
→Ale malá, prostořeká blondýnka, asi šestiletá, pravila: Ty to přece nejsi, Lotko; máme tě přece radši.

Двое старших мальчиков взобрались на козлы, и по моей просьбе она разрешила им прокатиться до леса после того, как они пообещали крепко держаться и не ссориться междусобой.
→« — Nejstarší dva hoši vylezli na vůz a k mé přímluvě dovolila jim jeti s námi až za les, zejména když slíbili, že se nebudou škádlit! a že se rukama přidrží.

Не успели мы рассесться, не успели дамы поздороваться,оценить новые наряды, а главное, шляпки друг друга и разобрать по косточкам всех приглашенных, как Лотта велела кучеру остановиться и заставила братьев слезть с козел, причем оба они пожелали на прощание поцеловать ей руку, что старший проделал со всей нежностью пятнадцатилетнего юноши, а младший — с большой живостью и горячностью.
→Jen tak že jsme se usadili, děvčata se uvítala, a učinila vzájemné poznámky své o oblecích, zejména o kloboucích, a když byla společnost, do které jsme se měli dostaviti, řádně protřepána," kázala Lotta vozkovi, aby zastavil a aby bratři slezli, kteříž ji ještě jednou políbiti chtěli, což také učinil nejstarší se vší vroucností, jak jen dovede hoch patnáctiletý, druhý pak s chvatnou lehkomyslností.

Она ещё раз передала привет малышам, и мы поехали дальше.
→Vzkázala ještě pozdrav dětem a jeli jsme dál.

Кузина спросила, прочла ли Лотта книгу, которую она на днях послала ей.
→Zmíněná sestřenice tázala se jí, dočetla-li již knihu, kterou jí byla nedávno poslala.

«Нет! — отвечала Лотта. — Она мне не понравилась, возьмите ее назад. И прежняя была не лучше».
→Nikoli,« odpověděla Lotta, » nelíbí se mi; vrátím vám ji. Předešlá nebyla také lepší.

Спросив, что это за книги, я поразился ее ответу. Во всех ее суждениях чувствовалась самобытность, и с каждым словом мне открывалось все новое очарование в ее лице, оно становилось все «
→« — Udivil jsem se, zvědav, jaké to byly knihy. — Nalezl Jsem tolik povahy ve všem, co pravila, viděl jsem v každém slově nové půvaby, nové paprsky ducha, zdálo se mi, že plynuly z její tváře, jež znenáhla nabývala spokojenosti; znamenala asi, že jí rozumím.

«Когда я была помоложе, мне больше всего нравились романы, — говорила она. — Одному богу известно, как приятно бывало мне усесться в воскресенье в уголок и всем сердцем переживать радости и невзгоды какой-нибудь мисс Дженни. Не буду отрицать, и сейчас ещё такого рода чтение не утратило для меня привлекательности.
→»Když jsem byla mladší, « pravila, » nemilovala jsem nic takjako romány. Bůh ví, jak mi bylo volno, mohla-li jsem se v neděli do koutka usaditi a prožiti štěstí i neštěstí nějaké paní Jenny Nepopírám, že takového něco má pro mne posud trochu půvabu.

Я редко могу взяться за книгу, а потому она должна быть мне особенно по вкусу.
→Avšak, poněvadž tak zřídka ku knize se dostanu, musí býti dle mé chuti.

И мне милее всего тот писатель, у которого я нахожу мой мир, у кого в книге происходит то же, что и вокруг меня,и чей рассказ занимает и трогает меня, как моя собственная домашняя жизнь. Пусть это далеко не райская жизнь, но в ней для меня источник несказанных радостей».
→Nejmilejší jest mi spisovatel, v němž nalézám svůj svět, k něhož vše jest takové, jako u mne a jehož vypravováníje pro mne tak zajímavé a milé, jako můj vlastní život domácí, který ovšem není rájem, nicméně pramenem nevýslovné blaženosti.

Я постарался скрыть волнение, вызванное этими словами.
→Přemáhal jsem se, abych ukryl, jak mne dojala tato slova.

Правда, надолго моего благоразумия не хватило: когда Лотта мимоходом обронила меткие замечания о«Векфилдском священнике». Я не выдержал ивысказал ей все, что думал, и лишь после того, как Лотта вовлекла в разговор наших спутниц, заметил, что те все время сидели с отсутствующим видом.
→To ovšem nešlo: nebo když později s takovou pravdivostí o knězi Wakefieldovi mimoděk mluvila, byl jsem celý bezsebe, pověděl jsem jí vše, co jsem věděl, a zpozoroval jsem teprve po nějaké chvíli, že se Lotta v rozprávce své k ostatním obrátila, které zde s otevřenýma očima seděly, jakoby jich tu nebylo.

Кузина не раз посматривала на меня, насмешливо наморщив носик, но мне это было безразлично.
→Sestřenice podívala se několikrát posměvavě na mne, na čemž mi však nic nezáleželo.

Речь шла о любви к танцам. «Пусть эта страсть порочна, — сказала Лотта, — сознаюсь вам, что ставлю танцы вышевсего.
→Rozprávka obrátila se k tanci. Je-li tato vášeň hříchem, « pravila Lotta, »tedy se přiznávám, že mi není nic nad tanec.

Стоит мне, когда я чем-нибудь озабочена, побренчать намоем расстроенном фортепьяно контрданс, и все мигом проходит».
→A mám-li něco na srdci a zacinkám si na zlámaném pianu svém taneček contredanse, hned je mi dobře.

Как любовался я во время разговора ее черными глазами! Как тянулся душой к выразительным губам, к свежим, цветущим щекам, как, проникаясь смыслом ее речей, япорою не слышал самих слов, — все это ты, зная меня, легко себе представишь.
→« Jak žásl jsem se za rozprávky na těch černých očích ! Jak všecku mou duši živé ty rty a svěží, veselé tváře! tak žejsem v rozkošný smysl řeči ponořen často ani neslyšel slov, jimiž se vyjadřovala!

Как любовался я во время разговора ее черными глазами!
→ — To si snadno pomyslíš, poněvadž mne znáš.

Короче говоря, когда мы подъехали к бальному павильону, я вышел из кареты точно во сне и так замечтался, убаюканный вечерним сумраком, что не слышал музыки, гремевшей нам навстречу сверху, из освещённой залы.
→Zkrátka, vyskočil jsem z kočáru jako ve snách, když jsme se před hostincem zastavili, i byl jsem v snění v soumraku kolem rozloženého tak ponořen, že jsem sotva zaslechl hudbu, jež zaznívala nám z osvětleného sálu vstříc.

Кавалеры кузины и Лотты— Одран и некий N. N., - разве упомнишь все имена, —встретили нас у кареты и подхватили своих дам, я тоже повел свою наверх.
→Páni Andránové a jistý N. N. — kdož by si veškerá jména pamatoval! — kteří byli tanečníky sestřenice a Lotty, uvítali nás na prahu, zmocnili se svých děvčat, já svou tanečnici vedldo sálu.

Мы переплетались в менуэтах, я приглашал одну даму за другой, и, как назло, самые несносные все медлили поблагодарить и отпустить меня.
→Tančili jsme menuet; požádal jsem jedno děvče za druhým a právě nejškaredější nebyly s to, aby mi ruky podaly a ukončily.

Лотта и ее кавалер начали танцевать англез, и ты сам поймешь, как было мне приятно, когда ей пришлось проделывать фигуру с нами!
→Lotta a její tanečník počali anglaisu a — jak blaze mi bylo, když započala v naší řadě figuru, dovedeš si pomysliti.

Надо только посмотреть, как она танцует! Видишь ли, она всем сердцем, всей душой отдается танцу, все движения ее так гармоничны, так беспечны, так непринужденны, как будто в этом для нее все, как будто она больше ни о чем не думает, ничего не чувствует, и, конечно же, в те минуты все остальное не существует для нее.
→Musil bys ji viděti tančící ! Rozumíš : jest tak s celým srdcem, s celou duší svou přítomna, celé její tělo jediná harmonie, tak nelíčená, tak bezstarostná, jakoby to všecko nic nebylo, jakoby o ničem nepřemýšlela, nic necítila; a v takovém okamžiku mizí zajisté všecko ostatní před ní.

Я попросил у нее второй контрданс; она обещала мне третий и с очаровательной откровенностью призналась, что до страсти любит танцевать немецкий вальс.
→Požádal jsem ji za druhý contredanse; přislíbila mi třetí a s příkladnou líbezností ujišťovala mne, jak ráda tančí valčík.

«Тут у нас принято, — продолжала она, — чтобы даматанцевала вальс со своим постоянным кавалером. Но мой кавалер прескверно вальсирует и будет мне признателен, если я избавлю его от этого труда.
→»Je zde obyčejem, že párek, který k sobě náleží, pospoluvalčík tančí, a můj tanečník špatně tančí, i bude tomu potěšen, jestliže mu jej prominu.

Ваша дама тоже не охотница и не мастерица танцевать вальс, а я заметила ещё в англезе, что вы вальсируете превосходно.
→Vaše tanečnice neumí a nechce také tančiti a já viděla v anglaise, že znáte dobře valčík;

Так вот, если вам хочется танцевать со мной,ступайте попросите разрешения у моего кавалера, а я пойду к вашей даме».
→chcete-li tedy, jděte a vyproste si to od mého tanečníka, já dojdu zas k vaší tanečnici.

Я согласился, и мы решили, что ее танцор будет между тем занимать мою танцорку. Танец начался, и мы некоторое время с увлечением выделывали разнообразныефигуры.
→— Podal jsem jí na to ruku, a usnesli jsme se na tom, že se bude její tanečník baviti zatím s mou tanečnicí Valčík počal a obepínali jsme chvíli ramena svá v rozmanitých pohybech.

Как изящно, как легко скользила она!
→ S jakým půvabem, s jakou lehkostí se pohybovala!

Когда же все пары закружились в вальсе, поднялась сутолока, потому что мало кто умеет вальсировать.
→A když jsme se později jako sféry kolem sebe kolébali, šlo to ovšem z počátku poněkud nepořádně, poněvadž většina tančila chatrně.

Мы благоразумно подождали, чтобы наплясались остальные, и когда самые неумелые очистили место, вступили мы ещё с одной парой, с Одраном и его дамой, и не посрамили себя.
→Byli jsme moudří a nechali jsme je vybouřiti; a když nejnepříjemnější z kola se odstranili, zůstali jsme samiještě s jedním párem (Andran se svou tanečnicí) v kole.

Никогда ещё не двигался я так свободно. Я не чувствовал собственного тела. Подумай, Вильгельм, — держать в своих объятиях прелестнейшую девушку, точно вихрь носиться с ней, ничего не видя вокруг и… Однако, сознаюсь тебе, я поклялся мысленно, что никогда, ни за какие блага в мире не позволил бы своей любимой, своей невесте, вальсировать с другим мужчиной.
→ Nikdy jsem tak dobře netančil, nebyl jsem již člověkem.Míti tak spanilou duši ve své náruči a ''letí'' s ní ''bouří'' ževše okolo mne se ztrácelo, a — Viléme, abych byl poctivým, přísahal jsem v duchu, že děvče, Jež bych miloval, na něž měl bych nároky, nikdy mi nesmí tančitis jiným nežli se mnou a kdybych měl proto zhynouti.

Ты меня, конечно, поймешь! Мы несколько раз просто прошлись по зале, чтобы отдышаться. Потом Лотта села, иапельсины, с трудом добытые мною, превосходно освежили нас, только каждый ломтик, который она из вежливости уделяла беззастенчивой соседке, был мне словно острый нож всердце.
→Rozumíš mi přece! Chodili jsme chvíli po sále, abychom si odpočali. Pak se posadila; oranže, jež jsem jí po bok postavil a jež byly již poslední, účinkovaly velmi dobře, jenže mi každý kousek, jejž podala ze slušnosti neskromné sousedce, projel srdce.

Третий англез танцевали мы во второй паре. Когда мы проходили в танце по ряду и я с неизъяснимым упоением держал ее руку, смотрел в ее глаза, откровенно выражавшиеискреннейшее, чистейшее удовольствие, мы поравнялись с женщиной, которая раньше ещё привлекла мое вниманиеприятным выражением немолодого лица.
→Při třetí anglaise byli jsme druhým párem. Když tančili jsme řadami — a bůh ví, s jakou slastí visel jsem na jejím rameni a oku, jež plno nejpravdivějšího výrazu, plno vroucí, nejčistší radosti plálo — přišli jsme kolem jisté paní, která milou tváří svou, ač nikoli již tak mladou, pozornost mou upoutala.

Она с улыбкой поглядела на Лотту, погрозила пальцем и дважды многозначительно произнесла вдогонку имяАльберта.
→S úsměvem podívala se na Lottu, pozdvihla prst do výšky a vyslovila jméno » Alberta a to dvakrát a s velkým významem.

«Разрешите узнать, кто такой Альберт?» — спросил я Лотту. Только она собралась ответить, как нам пришлось разлучиться, чтобы проделать длинную восьмую фигуру, а когда мы снова встретились в танце, мне показалось, что лицо у нее стало задумчивым.
→»Kdo jest Albert?« pravil jsem k Lottě, »není-li nezdvořilostí se ptáti?« Právě chtěla odpověděti, když jsme se od sebe rozcházeli při velké osmičce, i zdá se mi, že jsem pozoroval přemítání na jejím čele, když jsme se v tanci setkali.

«Зачем таиться перед вами? — сказала она, подавая мне руку для променада. — Альберт — хороший человек, с которым я почти что помолвлена».
→— »Proč bych měla zapírati před vámi,« odpověděla, podávajíc mi ruku ku procházce, »Albert jest hodný člověk, jemuž jsem, jak se říká, zasnoubena.

Это известие не было для меня ново (ведь барышни рассказали мне об этом по дороге), но теперь оно прозвучало для меня совсем по-новому, потому что теперь я связывал его с ней, а она за короткий миг стала мне так дорога.
→« Nebylo mi to novinou (neboť děvčata mi totéž sdělila už na cestě) a bylo mi to přece tak nové, poněvadž jsem o tom nepřemýšlel se zřetelem k ní, kteráž se mi za tak málo okamžiků stala tak drahou.

Словом, я смутился, растерялся и перепутал пары, так что все смешалось, только благодаря находчивости Лотты, ее стараниям и усилиям порядок был восстановлен.
→Zkrátka, byl jsem zmatený, zapomínal jsem se, a dostal do nepravého páru, že se všecko zmotalo a jenom Lottina plná duchapřítomnost uvedla vše opět do pořádku.

Танец ещё не кончился, когда молнии, которые давно уже поблескивали на горизонте и которые я упорно называл зарницами, засверкали сильнее, и гром стал заглушать музыку.
→Kousek nebyl ještě u konce, any blesky, jež jsme již dlouho na obzoru zářiti viděli a jež jsem stále za nepatrné měl, daleko mohutnějšími býti počínaly a hrom hudbu přehlušoval.

Три дамы выбежали из цепи танцующих, и кавалеры последовали за ними; все смешалось, музыка смолкла.
→Tři děvčata utekla z řady, za nimi jich tanečníci; nepořádek byl všeobecný a hudba umlkla.

Когда несчастье или неожиданное потрясение настигают нас посреди удовольствия, вполне естественно, что они действуют сильнее, отчасти уже по контрасту, ноглавным образом потому, что чувства наши тут особенно обострены и, значит, мы тем легче поддаемся впечатлениям.
→Jest přirozeno, že když nás neštěstí nebo něco strašlivého při zábavě překvapí, že cítíme účinek mnohem větší než jindy, dílem pro protivu, již lze tak živě pocítiti, dílem a to hlavně,protože smysly naše přístupny jsou citům a tedy tím rychlejidojmy přijímáme.

Только этой причине могу я приписать нелепые выходки многих женщин.
→Těmto příčinám přičísti musím podivné tváře, jakéž mnoház děvčat činila.

Самая благоразумная уселась в угол спиной к окну и заткнула уши; другая стала перед ней на колени и зарылась головой в ее платье,
→Nejchytřejší posadila se do kouta, obrácena jsouc proti oknu, a zacpávala si uši; jiná klekla k ní a schovávala hlavu v její klíně;

третья втиснулась между ними и, заливаясь слезами, прижимала к себе своих сестриц.
→ třetí vetřela se mezi obě a objímala své družky v slzách.

Одни рвались домой; другие совсем не помнили себя, у них не хватало самообладания обуздать дерзость наших юных шалунов, усердно старавшихся перехватить с губ прекрасных страдалиц жалобные мольбы, обращенные к небесам.
→Někteří chtěli jíti domů; jiní, kteří ještě méně věděli, cočiní, neměli tolik smyslů, postavit! se proti smělosti několika mladých lidí, kteří pokoušeli se o to, zachycovat! úzkostlivé modlitby, jež pro nebe byly určeny, ze rtu krásných nešťastnic.

Некоторые мужчины отправились вниз выкурить без помехи трубочку, прочие же гости воспользовались счастливой мыслью хозяйки перейти в комнату, где имелись ставни и занавеси.
→Někteří z našich pánů odebrali se dolů, aby vykouřili v pokoji nějakou dýmku; ostatní společnost byla tomu ráda,když nám byla hostinská pokoj vykázala s okenicemi a záclonami.

Не успели мы собраться там, как Лотта принялась расставлять стулья в круг и, усадив все общество, предложила затеять игру.
→Sotva že jsme vešli, se stavila Lotta stolice do kola a když na její prosbu společnost se usadila, navrhla hru.

Я видел, как многие уже облизывались и потягивались, предвкушая пикантный фант.
→Viděl jsem nejednoho, jenž doufaje v sladkou zástavu ústa si brousil a nohama hrabal.

«Мы будем играть в счет, — объявила Лотта. — Внимание! Я пойду по кругу справа налево, и вы считайте за мной; каждый должен называть то число, которое придется на него, и так до тысячи, только живо, без задержки, а кто запнется или ошибется-получит пощечину».
→Hráli jsme » počítání — Dejte pozor, pravila. Půjdu do kola od pravé k levé, a tak budete i vy počítati, každý vysloví číslo, které na něho dojde, a to musí jíti jako oheň, a kdo uvázne nebo se zmýlí, dostane jednu a tak až do tisíce.

Зрелище было превеселое. Она пошла по кругу с поднятой рукой.
→— To bylo veselo. Chodila s roztaženýma rameny kolem do kola.

Первый сказал «раз», сосед его — «два», следующий — «три» и так далее. Потом она зашагала быстрее, всебыстрее; один ошибся, бац! — пощечина, от смеха спутался другой, опять бац! — а она шла все быстрее.
→Jedna, začal první, soused dvě, tři následující a tak dále. Pak počala choditi rychleji, vždy rychleji; tu se některý zapomněl a bác !

Я сам получил две оплеухи и с тайной радостью отметил, что они были явно увесистее тех, что доставались другим.
→Dostal jednu a v tom smíchu druhý, a zase bác a vždy rychleji. Sám jsem dostal dvakrát a pozoroval jsem s vřelým potěšením, že mne udeřila silněji, než ostatní.

Игра закончилась всеобщим смехом и гамом, недойдя до тысячи. Парочки уединились; гроза прошла, и я последовал за Лоттой в залу.
→Všeobecný smích a hluk skončil hru, nežli došlo k tisíci. Ti, kdož byli k sobě nejdůvěrnějšími, odstranili se, bouře se utišila a já šel za Lottou do sálu.

На ходу она заметила: «Пощечины заставили их забыть и погоду, и все на свете!» Я не нашелся, что ответить. «Я первая струсила, — продолжала она, — но старалась бодриться, чтобы придать храбрости другим, и сама расхрабрилась».
→Na cestě pravila: Mezi ranami zapomněli na bouřku, na všecko! — Nedovedl jsem jí nic odpovědět!. — Bála jsem se, pokračovala, snad ze všech nejvíc, ač jsem se přetvarovala jakobych byla srdnatou, jenom tím, že jsem dodávala mysli, nabyla jsem sama mysli.

Мы подошли к окну. Где-то в стороне ещё громыхало, благодатный дождь струился на землю, и теплый воздух, насыщенный живительным ароматом, поднимался к нам.
→— Přistoupili jsme k oknu. Stranou bouřilo, bohatý déšť padal na zem a nejsvěžejší vůně ve vší plnosti teplého vzduchu rozlila se kol nás.

Она стояла, облокотясь на подоконник и вглядываясь в окрестности; потом посмотрела на небо, на меня; я увидел, что глаза ее подернулись слезами; она положила руку на мою и произнесла:
→Stála o loket podepřena; oko její pronikalo krajinou, pohlížela k nebi a ke mně, viděl jsem její oko v slzách, položila ruku svou na mou a pravila:

«Клопшток!»16 Я сразу же вспомнил великолепную оду, пришедшую ей на ум, и погрузился в поток ощущений,которые она пробудила своим возгласом.
→Klupstock! — Vzpomenul jsem ihned překrásné ódy, která jí na mysli tanula, a stopil jsem se v moře pocitu, jež tímto slovem kol mne rozlila.

Я не выдержал, я склонился и с блаженными слезами поцеловал ее руку.
→Nesnesl jsem toho a sklonil jsem se nad její ruku; políbil jsem ji slastiplnými slzami.

А потом снова взглянул ей в глаза. Великий! Дай бог тебе увидеть благоговейный восторг в этих глазах, а мне никогда не слышать твоего имени из кощунственных уст!
→Pohlédnul jsem opět do jejího oka — Šlechetníče, kdybys byl viděl v tomto pohledu své zbožnění, a kéž bych tvé jméno tak často zneuctěné nikdy již jmenovati neslyšeli.

19 июняНе помню, на чем я остановился в прошлый раз. Одно помню, что до постели я добрался в два часа ночи и что если бы я мог болтать с тобой, а не писать, то продержал бы тебя, должно быть, до самого утра.
→Dne 19. června. Kam jsem posledně ve svém vypravování došel, nevím již; to však vím, že byly dvě hodiny s půlnoci, když jsem šel spát, a že kdybych ti byl místo psaní mohl vyprávěli, že bych tě byl udržel do rána.

Я не рассказал ещё, что произошло на обратном пути с бала, а сегодня у меня опять мало времени.
→Co se stalo při návratu našem z plesu, o tom jsem sice ještě nevyprávěl, není taky dnes den příhodný.

Что это был за великолепный восход солнца! Вокруг окропленный дождем лес и освеженные поля! Наши спутницы задремали.
→Byl překrásný východ slunce! Těžkými krůpějemi orosenýles a osvěžená pole kolem dokola! Naše společnice klímaly.

Она спросила, не хочется ли мне последовать их примеру, я могу не стесняться ее присутствием. «Пока передо мной сияют эти глаза, — сказал я, смело глядя на нее, — мне сон не грозит».
→Tázala se mne, zdaž bych raději neodešel? o ni abych neměl starosti. — Jak dlouho tyto oči, pravil jsem pevně na ni pohlížeje, otevřeny vidím, není nebezpečí ...

Оба мы бодрствовали до самых ее ворот, когда служанка потихоньку отворила ей и на ее расспросы ответила, что все благополучно, аотец и малыши ещё спят.
→— Vydrželi jsme bdící oba až k její vratům, kde služka tiše otevřela a na její otázky ujišťovala, že otec a děti ještě spí a že se jim dobře dařilo.

На этом я расстался с ней, попросив разрешения навестить ее в тот же день.
→Opustil jsem ji prosící, zdaž ji smím ještě téhož dne uviděti;

Она разрешила, и я приехал, и с тех пор солнце, месяц и звезды могут преспокойно совершать свой путь, я не знаю, где ночь, где день, я не вижу ничего кругом.
→přisvědčila a já přišel; a od té doby ať slunce, měsíc i hvězdy cokoliv tropí, já nevím ani, že je den a že je noc, a celý svět ztrácí se kolem mne.

21 июняЯ переживаю такие счастливые дни, какие господьприберегает для своих святых угодников, и что бы со мной ни случилось, я не посмею сказать, что не познал радостей, чистейших радостей жизни.
→Dne 21. června. Prožívám dny tak blažené jako ty, které Bůh svým svatýmchystá na nebesích; a ať se se mnou děje cokoliv, já nesmím říci, že jsem neužil radostí, nejčistších radostí života.

Ты представляешь себе мой Вальхейм: там я прочнообосновался, оттуда мне полчаса пути до Лотты, а подле нее я становлюсь сам собой и ощущаю все счастье, доступное человеку.
→— Znáš můj Wahlheim; tam úplně žiju, odtud mám jen půl hodiny k Lottě, a tam cítím sebe sama a veškeré štěstí, jež popřáno jest člověku.

Думал ли я, избирая Вальхейм целью своих прогулок, что он расположен так близко к небесам! Как часто во время дальних странствий видел я охотничий дом, средоточие всехмоих желаний, то с холма, то с равнины над рекой!
→ Kdoby byl pomyslil, že když jsem vyvolil sobě Wahlheim za cíl svých vycházek, že budu tak blízko nebi! Jak často viděl jsem myslivnu, jež nyní veškerá přání má zahrnuje, na svých výletech, tu s vrchu, na různých místech od roviny přes řeku!

Милый Вильгельм, я не раз задумывался над тем, каксильна в человеке жажда бродяжничать, делать новые открытия, как его манят просторы; но наряду с этим в нас живет внутренняя тяга к добровольному ограничению, к тому, чтобы катиться по привычной колее, не оглядываясь по сторонам.
→Milý Viléme! přemýšlel jsem o ledačems, o tužbě lidské rozšířiti se, vynalézat! nové věci, blouditi, toulati se; a pak zas proti vnitřnímu pudu podrobiti se ochotné omezenosti, zustati v kolejích obyčejů a nestarat se o nic.

Поразительно, право! Когда я приехал сюда и с пригоркаоглядывал долину, — до чего же все вокруг притягивало меня.
→Podivno: když jsem sem přišel a s pahorku do krásného údolí pohlížely jak mne vše kolem poutalo.

Вон тот лесок: хорошо бы нырнуть в его тень! И вершинавон той горы: хорошо бы оттуда обозреть всю окрестность! И примыкающие друг к другу холмы и укромные долины: хорошо бы углубиться в них! Я бежал туда и возвращался, не найдя того, на что надеялся.
→— Tam ten lesík! — Ach, kéž by ses mohl ponořiti v jehostíny! — Tam ten vrchol hory! — Ach, kéž bys mohl odtud celou krajinu přehlédnouti ! — Ty pahory, jež se prostupují, a ta důvěrná údolí! — Ó kéž bych se mohl v nich ztratiti! — Běžel jsem tam, vrátil jsem se, aniž jsem nalezl, čeho jsem očekával.

Будущее — та же даль! Необъятная туманность простерта перед нашей душой; ощущения наши теряются в ней, как и взгляды, и ах! как же мы жаждем отдать себя целиком, проникнуться блаженством единого, великого, прекрасного чувства.
→Dálka — budoucnost! Obrovský, svítající vesmír spočívá před duší naší, pocity naše ztrácejí se v něm jako naše oči,a my ach! toužíme, abychom mohli obětovali celé své bytí, abychom naplněni byli celou slastí jediného, velikého, vznešeného pocitu.

Но, увы, когда мы достигаем цели, когда «там» становится «тут», все оказывается прежним, и мы снова сознаем свое убожество, свою ограниченность, и душа наша томится поускользнувшей усладе.
→— a ach! když k tomu přijdeme a tam stane se zde, jest všecko před námi jako za námi, a stojíme ve své chudobě, ve své omezenosti, a duše naše prahne po uplynulé blaženosti!

Так неугомоннейший бродяга под конец стремится назад, в отчизну, и в своей лачуге, на груди жены, в кругу детей, в заботах об их пропитании находит блаженство, котороготщетно искал по всему свету.
→Tak zatouží nejnepokojnější tulák konečně po své vlasti a nalézá ve své chatrči, na prsou své ženy, v kruhu svých dětí, v péči o jejich živobytí rozkoš, kterou marně hledal v širém světě.

Когда я утром, на заре, отправляюсь в Вальхейм и там, в огороде при харчевне, сам рву для себя сахарный горошек, сажусь, чищу его и попутно читаю Гомера;
→Vyjdu-li ráno s východem slunce do Wahlheim a tam v hostinské zahradě hrách sám sobě trhám, posadím-li se, louskám a čtu svého Momera;

когда я выбираю на кухоньке горшок, кладу в него масла, накрыв крышкой, ставлю стручки на огонь иподсаживаюсь, чтобы время от времени помешивать их, тогда я очень живо воображаю, как дерзкие женихи Пенелопы убивали, свежевали и жарили быков и свиней.
→když pak v malé kuchyni hrnek si vyhledám, másla uříznu, hrách na oheň postavím, přikryji, k němu usednu, abych jím několikrát čas od času potřepal; tu cítím tak živě, jak pyšní ženichové Penelopini zabíjejí voly a vepře, sekají a pečou.

Ничто не вызывает во мне такого тайного и непритворноговосхищения, как этот патриархальный быт,и меня радует, когда я могу без натяжки переносить его черты в мое собственное повседневное существование.
→Není to nic jiného, co mne tak tichým, opravdovým pocitem naplnilo, než idea patriarchálního života, kterou bohu dík! bez afektace dovedu vetkati ve svůj život.

Как отрадно мне всем сердцем ощущать бесхитростную, безмятежную радость человека, который кладет себе на стол взращенный своими руками кочан капусты и в одномгновенье переживает вновь все хорошее, что связано с ним, — ясное утро, когда сам сажал его, и теплые вечера, когда его поливал и радовался, глядя, как он растет.
→Jak jest mi blaze, že srdci mému lze potěšiti prostou nevinnou blaženost člověka, který hlávku zelí na svůj stůl přináší, kterou sám vypěstil a nejen zelí samo, ale veškeré ty milé dni, krásné ono ráno, kdy je zasadil, líbezné večery, kdy je zaléval a ze vzrůstu jeho se těšil, vše v jediném tom okamžiku, co ho požívá.

29 июняПозавчера сюда из города приезжал лекарь и застал меня на полу среди ребятишек Лотты; одни карабкались по мне, другие меня тормошили, а я их щекотал, и мы дружно кричали во весь голос.
→Dne 29. června. Především přišel lékař z města ku správci a viděl mne na zemi mezi Lottinými dětmi, jak na mne lezly a ke mně se tulily, jak jsem je škádlil a velice s nimi dováděl.

Доктор, ученый паяц, который во время разговоранепрерывно теребит складки своих манжет и без конца поправляет свое жабо, счел такое поведениенедостойным рассудительного человека; это было унего на носу написано.
→Lékař, figurka náramně dogmatická, jenž za řeči své rukávy stále rovná a límec bez ustání tahá, pravil, že to nedůstojní člověka moudrého; pozoroval jsem to na jeho nose.

Однако я нимало не смутился, слушал его мудрейшие разглагольствования, а сам наново строил детям карточные домики, которые они успели разрушить.
→Nedal jsem se však nikterak rušit, dovolil jsem mu mluviti o věcech velmi moudrých a stavěl jsem dále dětem domky z karet, které byly shodily.

После этого он ходил по городу и возмущался: дети амтмана и так, мол, невоспитанны, а Вертер окончательно разбаловал их.
→Pak chodil po městě a stěžoval se správcovy děti prý jsou již beztoho rozpustilé, Werther prý je zkazí naprosto.

Да, милый Вильгельм, дети ближе всего моей душе.
→Ano, milý Viléme, mému srdci jsou děti nejbližší na světě.

Наблюдая их, находя в малыше зачатки всех добродетелей, всех сил, какие со временем так понадобятся ему; видя вупрямстве будущую стойкость и твердость характера, в шаловливости — веселый нрав и способность легко скользить над житейскими грозами, — и все это в такой целостности и чистоте!
→Dívám-li se na ně a vidím-li v této drobotině símě všech ctností, všech sil, jichž jim bude jednou potřebí; pozoruji-li vsvévoli budoucí pevnost a sílu povahy, v rozpustilosti dobrý humor a lehkou mysl, jež uniká nebezpečím světa, vše tak nepokažené, tak celé!

— веселый нрав и способность легко скользить над житейскими грозами, — и все это в такой целостности и чистоте!
→— vždy si pak opakuji zlatá slova učitele lidstva: Nebudete-lijako jedno z těchto! A ty, kteří jsou nám rovni, jež bychom měli považovat! za své vzory, považujeme za poddané.

У них не должно быть своей воли! Но ведь у нас-то естьсвоя воля! Откуда же такая привилегия? Оттого, что мы старше и разумнее!
→Nesmějí mít! svobodné vůle! — A což my jí nemáme ?A v čem záleží právo naše? — Protože jsme starší a moudřejší?

Боже правый, ты с небес видишь лишь только старых детей да малых детей; а сын твой давно уже возвестил, от которых из них тебе больше радости.
→— Můj ty bože na nebi! vidíš staré děti a mladé ‘děti a nic víc ; a ze kterých se více těšíš, to syn tvůj už dávno pověděl.

Они же веруют в него и не слушают его (это тоже неново), и детей воспитывают по своему образцу, и… прощай, Вильгельм! Довольно пустословить на эту тему.
→ Avšak — věří v něho a neslyší ho — to je stará věc — a vychovají děti své dle sebe — s bohem, Viléme! nechci o tom déle žvástati.

1 июляЧем может быть Лотта для больного — это я чувствую на своем собственном злосчастном сердце, а ему хуже приходится, нежели любому страдальцу, изнывающему наодре болезни.
→Dne 1. července. Čím jest Lotta nemocnému, cítím na svém ubohém srdci, ježjest nemocnější, než mnohé jiné, které umírá na loži smrtelném.

Она пробудет несколько дней в городе у одной почтенной женщины, которая, по мнению врачей, безнадежна и в последние минуты хочет видеть подле себя Лотту.
→ Pobude několik dní ve městě u jisté hodné paní, jejíž život dle výpovědi lékařův blíží se konci a která si přeje v posledních dnech svých míti Lottu u sebe.

На прошлой неделе мы ездили с Лоттой навестить пастора в Ш., местечке, лежащем в стороне, вгорах.
→ Byl jsem minulého týdne s ní navštívit faráře ve St..místečku to, jež asi hodinu stranou v horách leží.

Туда час пути, и добрались мы около четырех часов.Лотта взяла с собой младшую сестру. Когда мы вошли во двор пастората, осененный двумя высокими ореховымидеревьями, славный старик сидел на скамейке у входа и, едва завидев Лотту, явно оживился, позабыл свою суковатую палку и поднялся навстречу гостье.
→Přišli jsme tam ke čtvrté hodině. Lotta vzala s sebou taky druhou sestru. Když jsme vkročili do farního dvora, dvěma vysokými ořechy zastíněného, seděl stařičký farář na stolici přede dveřmi a uviděv Lottu, cele zmladnul, zapomenul svou hůl a odvážil se jíti jí vstříc.

Она подбежала к нему, усадила его на место, села сама рядом, передала низкий поклон от отца, приласкала противного, чумазого меньшого сынишку пастора, усладу его старости.
→Běžela k němu, přinutila jej, by se posadil, sama k němu se posadila, vyřídila plno pozdravův od svého otce a celovala nehezkého, špinavého, nejmladšího hocha jeho.

Посмотрел бы ты, как она занимала старика, как старалась говорить погромче, потому что он туг на ухо, какрассказывала о молодых и крепких людях, умерших невзначай, и о пользе Карлсбада, как одобряла его решение побывать там будущим летом, как уверяла, что он на вид много здоровее, много бодрее, чем в последний раз, когда она видела его.
→Měl's ji viděti, jak bavila starce, jak zvyšovala svůj hlas, aby ji, jsa přihluchlý, slyšel, jak mu o mladých, silných lidech vyprávěla, kteří zemřeli neočekávaně, o výtečnosti Karlových Varů a jak chválí jeho předsevzetí, příštího léta tam se odebrati, že shledává jej býti daleko zdravějším, veselejšímnež při své minulé návštěvě.

Я тем временем успел отрекомендоваться пасторше. Старик совсем повеселел, и так как я не преминул восхититься красотой ореховых деревьев, дающих такую приятную тень, он, хоть и не без труда,принялся рассказывать их историю.
→Já zatím bavil jsem s paní farářovou. Stařec velmi se rozveselil a když jsem ořechy pochválil, jež nám tak milého stínu poskytovaly, počal nám vyprávěti, ač ne bez namáhání, jejich historii.
→«Кем посажено старое, мы толком не знаем, — сказал он. — Кто говорит одним, кто
→— Ten starý, pravil, o tom nevíme, kdo jej sázel : někteří praví ten, jiní onen farář.