E-BOOKS

Fjodor Michajlovič Dostojevskij - Idiot
→Федор Михайлович Достоевский - Идиот

- I -

Koncem listopadu k deváté hodině ráno se plnou parou blížil k Petrohradu vlak od Varšavy.
→В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу.

Zrovna tálo a bylo tak sychravo a mlhavo, že se jen zvolna rozednívalo; z oken vagónu se nedalo ani na deset kroků vpravo či vlevo od trati nic rozeznat.
→ Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона.

Někteří cestující se vraceli z ciziny, nejvíc však byla obsazena oddělení třetí třídy, vesměs obyčejnými pracujícími lidmi z okolí.
→ Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за границы; но более были наполнены отделения для третьего класса, и всё людом мелким и деловым, не из очень далека.

Jak to už bývá, všichni byli unavení, všem se po bezesné noci klížily oči, byli prokřehlí a měli tváře zbarvené do bledožluté jako ta mlha kolem.
→Все, как водится, устали, у всех отяжелели за ночь глаза, все назяблись, все лица были бледножелтые, под цвет тумана.

U okna jednoho vagónu třetí třídy od úsvitu proti sobě seděli dva cestující, oba mladí, bez větších zavazadel a nijak elegantně oblečení. Měli docela zajímavé obličeje a konečně oba toužili zapříst navzájem rozhovor.
→В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира, – оба люди молодые, оба почти налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями, и оба пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор.

Kdyby byli jeden o druhém věděli, čím jsou právě v tu chvíli tak pozoruhodní, jistě by užasli, že je náhoda tak podivně svedla dohromady do vagónu třetí třídy petrohradsko-varšavské dráhy.
→Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда.

První mladík byl dosti malý, asi sedmadvacetiletý, měl kudrnaté, skoro černé vlasy a šedé, malé, ale ohnivé oči.
→Один из них был небольшого роста, лет двадцати семи, курчавый и почти черноволосый, с серыми, маленькими, но огненными глазами.

Nos měl široký a rozpláclý, lícní kosti vysedlé a tenké rty ustavičně křivil k drzému, uštěpačnému, až zlému úsměvu;
→Нос его был широк и сплюснут, лицо скулистое; тонкие губы беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку;

vysoké a pěkně utvářené čelo zkrášlovalo neušlechtile zformovanou dolní část obličeje.
→ но лоб его был высок и хорошо сформирован и скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица.

V tváři byl mrtvolně bledý, a to celému jeho zevnějšku přes dosti silnou stavbu těla dodávalo značně vyčerpané vzezření a
→
→ Особенно приметна была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный вид, несмотря на довольно крепкое сложение,

zároveň cosi vášnivého, až trpitelského, co nebylo v souladu s jeho drzým, obhroublým úsměvem ani s tvrdým sebevědomým pohledem.
→и вместе с тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом.

Měl na sobě volný černý beránčí kožich potažený látkou, proto ho v noci nesužovala zima, zatímco jeho protějšek musel na svých prokřehlých zádech pocítit celou slast sychravé listopadové ruské noci, na kterou zřejmě nebyl připraven.
→Он был тепло одет, в широкий, мерлушечий, черный, крытый тулуп, и за ночь не зяб, тогда как сосед его принужден был вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой ноябрьской русской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен.

Na sobě měl volnou a širokou pláštěnku s obrovskou kapucí, v jakých se v zimě cestuje kdesi daleko v cizině, ve Švýcarech a snad v severní Itálii,
→На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии,

kde se přirozeně nepočítá s takovými cestovními vzdálenostmi jako z Eytkuhnenu do Petrohradu. Ale co se hodilo a docela stačilo v Itálii, zřejmě nebylo dost vhodné pro Rusko.
→не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России.

Majitelem pláštěnky s kapucí byl mladý muž, také asi šestadvacetiletý či sedmadvacetiletý, poněkud vyšší postavy, s velmi světlými hustými vlasy, vpadlými tvářemi a s řídkou, špičatou, bezmála bílou bradkou.
→Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой.

Oči měl veliké, jasně modré; jejich utkvělý pohled byl mírný, ale těžkomyslný, s oním zvláštním výrazem, podle něhož někteří lidé na první pohled poznají, že jde o nemocného stiženého padoucnicí.
→Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгля- де их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь.

Mladíkova tvář byla sice příjemná, hubená a jemná, ale zcela bez barvy a v tu chvíli domodra prokřehlá.
→Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее.

V rukou se mu houpal hubený uzlíček z vetchého vybledlého hedvábí, podle všeho obsahující celou jeho cestovní výbavu.
→В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, все его дорожное достояние.

Na nohou měl střevíce s tlustými podešvemi a kamašemi - všechno jiné, než se nosilo v Rusku.
→На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, – всё не по-русски.

Jeho černovlasý protějšek si všechno nejspíš snad z nudy dopodrobna prohlédl a nakonec se zeptal s nešetrným úsměvem, jímž někdy lidé tak bezostyšně a neomaleně projevují uspokojení z nezdaru bližního:
→Черноволосый сосед в крытом тулупе все это разглядел, частию от нечего делать, и, наконец, спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего:

"Je vám zima?" A pohnul rameny.
→– Зябко? И повел плечами.

"Moc," odpověděl jeho protějšek s nezvyklou ochotou, "a to je, prosím, ještě obleva.
→– Очень, – ответил сосед с чрезвычайною готовностью, – и заметьте, это еще оттепель.

Co kdyby byl mráz? Ani jsem nemyslel, že je u nás tak chladno. Odvykl jsem."
→Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так холодно. Отвык. – Из-за границы, что ль?

"Jedete z ciziny?" "Ano, ze Švýcar." "Fíí! To jste si užil!" Černovlasý mladík hvízdl a hlasitě se zasmál.
→– Из-за границы, что ль? – Да, из Швейцарии. – Фью! Эк ведь вас!.. Черноволосый присвистнул и захохотал.

Rozhovor byl navázán.
→Завязался разговор.

Světlovlasý mladík ve švýcarském plášti se podroboval výslechu svého snědého protějšku s překvapivou ochotou, jako by si ani trochu neuvědomoval bezohlednost a jalovost některých otázek.
→Готовность белокурого молодого человека в швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности, неуместности и праздности иных вопросов.

Z odpovědí mezi jiným vyšlo najevo, že opravdu už dlouho nebyl v Rusku, něco přes čtyři roky, že ho odvezli do ciziny, protože stonal, trpěl nějakou podivnou nervovou chorobou, třesem a křečemi, čímsi jako padoucnicí nebo tancem svátého Víta.
→Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, с лишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или Виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог.

Černovlasý mladík se při jeho vyprávění několikrát zasmál, zvláště když na jeho otázku: "Tak co, uzdravili vás?" blondýn odpověděl: "Ne, neuzdravili."
→ Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: «что же, вылечили?» – белокурый отвечал, что «нет, не вылечили».

"Cha! To jste jim tedy nadarmo cpal peníze do chřtánu, a my jim tu pořád věříme," podotkl jízlivě.
→– Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, – язвительно заметил черномазый.

"Pravda pravdoucí!"
→– Истинная правда!

vmísil se do hovoru ošuměle oblečený pán na vedlejším sedadle, podle vzhledu úředník, který uvázl v podřízeném postavení - asi čtyřicátník, podsaditý, s červeným nosem a uhrovitou tváří.
→– ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, не-что вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом,

"Svatá pravda, panstvo, jenom se na ně zbytečně plýtvají všechny ruské síly!"
→ – истинная правда ! только все русские силы даром к себе переводят!

"Ach, to se v mém případě mýlíte!" poznamenal švýcarský pacient tichým a smířlivým hlasem.
→– О, как вы в моем случае ошибаетесь, – подхватил швейцарский пациент, тихим и примиряющим голосом,

"Ovšem nemohu se s vámi přít, protože neznám všechno, ale můj lékař mi ze svých posledních peněz dal ještě na cestu sem a téměř dva roky mě sám živil." – конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал, да два почти года там на свой счет содержал.

"To za vás neměl kdo platit, nebo co?" zeptal se brunet.
→– Что ж, некому платить, что ли, было? – спросил черномазый.

"Víte, pan Pavliščev, který mě tam vydržoval, před dvěma lety zemřel.
→– Да, господин Павлищев, который меня там содержал, два года назад помер;

Psal jsem potom sem, generálové Jepančinové, své vzdálené příbuzné, ale nedostal jsem odpověď.
→я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил.

A tak jsem tedy sedl na vlak." "Kam vlastně jedete?" "Myslíte, kde budu bydlet?
→Так с тем и приехал. – Куда же приехали-то? – То есть где остановлюсь?..

Opravdu ještě ani nevím... totiž..." "Ještě jste se nerozhodl?"
→Да не знаю еще, право… так… – Не решились еще?

Oba posluchači se opět zasmáli.
→И оба слушателя снова захохотали.

"A tenhleten uzlík bude asi celý váš majetek, ne?" vyzvídal černovlasý mladík.
→– И небось в этом узелке вся ваша суть заключается? – спросил черномазый.

"Vsadil bych se, že je to tak," škodolibě podotkl úředník s červeným nosem, "a že žádné kufry už v zavazadlovém voze nemáte.
→– Об заклад готов биться, что так, – подхватил с чрезвычайно довольным видом красноносый чиновник, – и что дальнейшей поклажи в багажных вагонах не имеется,

Mějte však na paměti, že chudoba cti netratí."
→хотя бедность и не порок, чего опятьтаки нельзя не заметить.

Ukázalo se, že měl pravdu; blondýn to hned s nezvyklým chvatem potvrdil.
→Оказалось, что и это было так: белокурый молодой человек тотчас же и с необыкновенною поспешностью в этом признался.

"Tak přece není váš uzlík tak úplně bezvýznamný," pokračoval úředník, když se dosyta nasmáli (zajímavé bylo, že i majitel uzlíku se při pohledu na ně nakonec dal do smíchu, což ještě zvýšilo jejich veselí),
→– Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, – продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость),

"ačkoliv bych se klidně vsadil, že v něm nemáte cizokrajné sloupky zlatých dvacetifranků a friedrichsdorů, ani holandské lišáky.
→– и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами,

Důkazem jsou třeba jen tyto kamaše, zdobící vaše cizokrajné boty, avšak... máte-li nádavkem ke svému uzlíku vskutku takovou příbuznou, jako je generálová Jepančinová, to samosebou rázem zvýší i význam vašeho zavazadla,
→ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется,

pakliže je generálová vaše příbuzná a nepopletl jste si to z roztržitosti, což se tuze často stává lidem... no řekněme... s nadbytkem fantazie."
→ в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.

"Opět jste se dovtípil," přisvědčil světlovlasý mladík, "opravdu se možná mýlím, ona totiž ani není má příbuzná.
→– О, вы угадали опять, – подхватил белокурый молодой человек, – ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что не родственница;

Vlastně jsem se tenkrát vůbec nedivil, když mi neodepsali. Čekal jsem to." "Zbytečně jste vyhodil peníze za známky.
→до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я так и ждал. – Даром деньги на франкировку письма истратили.

Hmm. Aspoň jste nezáludný a upřímný, což vám slouží ke cti!
→Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально!

Hmm! Generála Jepančina bych tedy znal, vašnosti, zejména proto, že je to muž věhlasný, ba i nebožtíka pana Pavliščeva, který vás ve Švýcarech vydržoval, jsem znával,
→Гм… генерала же Епанчина знаем-с???, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал,

pakliže to ovšem byl Nikolaj Andrejevič Pavliščev, neboť měl ještě bratrance.
→ тоже знавали-с???, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата.

Ten doposud žije na Krymu, ale onen Nikolaj Andrejevič, nebožtík, byl vážený pán s velkými styky a svého času míval na čtyři tisíce duší..."
→Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с???…

"Právě tak se jmenoval, Nikolaj Andrejevič Pavliščev," odpověděl mladík a podíval se na pana Vševěda s pozorným zájmem.
→– Точно так, его звали Николай Андреевич Павлищев, – и, ответив, молодой человек пристально и пытливо оглядел господина всезнайку.

Tito páni Vševědové se občas, ba dosti často vyskytují v jistých společenských kruzích.
→Эти господа всезнайки встречаются иногда, даже довольно часто, в известном общественном слое.

Všechno, všecičko vědí, jejich čilá, zvídavá mysl a schopnosti nezadržitelně tíhnou jediným směrem,
→Они все знают, вся беспокойная пытливость их ума и способности устремляются неудержимо в одну сторону,

ovšem z nedostatku hlubších životních zájmů a názorů, jak by prohlásil soudobý myslitel.
→конечно, за отсутствием более важных жизненных интересов и взглядов, как сказал бы современный мыслитель.

Pod slovy "všechno vědí" musíme rozumět okruh značně omezený:
→ Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную:

Kde slouží ten a ten, s kým se zná, jaký má majetek, kde byl gubemátorem, s kým se oženil, co vyženil, kdo je jeho bratr, kdo bratranec atd. atd. a tak podobně.
→где служит такой-то? с кем он знаком, сколько у него состояния, где был губернатором, на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и все в этом роде.

Přečasto mívají tito Vševědové odrbané lokty a sedmnáct rublů služného měsíčně.
→Большею частию эти всезнайки ходят с ободранными локтями и получают по семнадцати рублей в месяц жалованья.

Lidé, o nichž tak zevrubně všechno vědí, ovšem netuší, proč jsou tak sledováni, nicméně mnohým Vševědům skýtají jejich znalosti, tvořící celou vědu, značnou potěchu, sebeúctu, ba vyšší duchovní uspokojení.
→Люди, о которых они знают всю подноготную, конечно, не придумали бы, какие интересы руководствуют ими, а между тем многие из них этим знанием, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигают самоуважения и даже высшего духовного довольства.

Tato věda velmi přitahuje.
→Да и наука соблазнительная.

Znal jsem vědce, literáty, básníky, i politické činitele, kteří v ní hledali a nalezli spásnou metu, ba dokonce jim dopomohla ke kariéře.
→Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру.

Znal jsem vědce, literáty, básníky, i politické činitele, kteří v ní hledali a nalezli spásnou metu, ba dokonce jim dopomohla ke kariéře.
→Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру.

Zatímco hovor plynul, brunet znuděně zíval, bez zájmu se díval z okna a netrpělivě čekal na konec cesty.
→В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно и с нетерпением ждал конца путешествия.

Byl nějak roztržitý, dokonce velmi roztržitý, snad i zneklidněný, ba dokonce se choval jaksi podivně; poslouchal a zas neposlouchal, díval se a nedíval, smál se a chvílemi ani nevěděl, čemu se směje.
→Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся.

"A račte dovolit, s kým mám tu čest?" obrátil se najednou uhrovitý pán na mladíka s uzlem.
→– А позвольте, с кем имею честь… – обратился вдруг угреватый господин к белокурому молодому человеку с узелком.

"Kníže Lev Nikolajevič Myškin," odpověděl mladík s naprostou pohotovostí a bez otálení.
→– Князь Лев Николаевич Мышкин, – отвечал тот с полною и немедленною готовностью.

"Kníže Myškin? Lev Nikolajevič? Neznám, prosím. Ba ani jsem o něm neslyšel," povídal zamyšleně úředník,
→– Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю. Так что даже и не слыхивал, – отвечал в раздумье чиновник,

"nemyslím totiž samo jméno, jméno je dozajista historické, můžeme a musíme je najít v Karamzinových dějinách, ale míním přímo osobu. S knížaty Myškinovými se už vůbec nikde nesetkáváme, ani se o nich nemluví."
→– то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих.

"Samozřejmě," potvrdil hned mladík, "knížata Myškinové dnes už vůbec neexistují, až na mě, myslím, že jsem poslední.
→– О, еще бы! – тотчас же ответил князь, – князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний.

A co se týče mých otců a dědů, ti většinou hospodařili na menších usedlostech. Ale můj otec byl podporučík, odchovanec vojenské akademie.
→А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров.

Ani vlastně nevím, jak se generálová Jepančinová dostala mezi Myškiny. Také je poslední svého druhu..."
→Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…

"Hihihi! Poslední svého druhu! Vy jste tomu dal!" zahihňal se úředník. Také mladík v kožiše se zasmál.
→– Хе-хе-хе! Последняя в своем роде! Хе-хе! Как это вы оборотили, – захихикал чиновник. Усмехнулся тоже и черномазый.

Blondýn byl maličko udiven, že se mu povedla taková nevalná slovní hříčka.
→Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать довольно, впрочем, плохой каламбур.

"Ujišťuji vás, vůbec jsem to tak nechtěl říci," omlouval se udiveně.
→– А представьте, я совсем не думая сказал, – пояснил он наконец в удивлении.

"Však rozumíme, však rozumíme," vesele přisvědčil úředník.
→– Да уж понятно, понятно, – весело поддакнул чиновник.

"A to jste tam, kníže, u toho profesora také studoval?" zeptal se zničeho nic brunet.
→– А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора? – спросил вдруг черномазый.

"Ano... studoval..." "To já nikdy nic nestudoval."
→– Да… учился… – А я вот ничему никогда не обучался.

"Já také jen sem tam něco," dodal kníže, jako by se omlouval.
→– Да ведь и я так кой-чему только, – прибавил князь, чуть не в извинение.

"Pro nemoc mě neuznali za schopného soustavného studia."
→ – Меня по болезни не находили возможным систематически учить.

"Znáte Rogožinovy?" zeptal se chvatně brunet.
→– Рогожиных знаете? – быстро спросил черномазый.

"Ne, neznám, vůbec ne. Já přece v Rusku málokoho znám. Vy jste Rogožin?" "Ano, jsem Parfen Rogožin."
→– Нет, не знаю, совсем. Я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин? – Да, я Рогожин, Парфен.

"Parfen? Snad ne z té rodiny Rogožinových...," nadhodil velmi důležitě úředník.
→– Парфен? Да уж это не тех ли самых Рогожиных… – начал было с усиленною важностью чиновник.

"Ano, z té, právě z té," rychle a s nezdvořilou nedůtklivostí ho přerušil brunet; do této chvíle na uhrovitého úředníka ani jednou nepromluvil, obracel se výhradně ke knížeti.
→– Да, тех, тех самых, – быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не обращался ни разу к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только одному князю.

"Jak... opravdu?" Úředník ztuhl jako solný sloup, oči mu vylezly z důlků a na obličeji se mu najednou objevil uctivý, podlízavý, skoro ustrašený výraz.
→– Да… как же это? – удивился до столбняка и чуть не выпучил глаза чиновник, у которого все лицо тотчас же стало складываться во что-то благоговейное и подобострастное, даже испуганное,

"Tedy vskutku potomek Semjona Parfenyče Rogožina, váženého měšťana, jenž se před měsícem odebral na věčnost a zanechal po sobě dva a půl milionu v hotovosti?"
→это того самого Семена Парфеновича Рогожина, потомственного почетного гражданина, что с месяц назад тому помре и два с половиной миллиона капиталу оставил?

"Jak to víš, že po sobě zanechal dva a půl milionu v hotovosti?" přerušil ho brunet, který ani teď nepoctil úředníka pohledem.
→– А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? – перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника.

"Podívejte na něj (mrkl na knížete), co z toho vlastně mají, že hned dolézají jako vrtichvosti? – Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут?

Pravda je taková, že mi otec zemřel a já za měsíc nato jedu domů ze Pskova div ne bos.
→А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду.

Ani bratr, neřád, ani matka nejenže neposlali peníze, ale vůbec mě neuvědomili, zkrátka nic! Jako psa.
→Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, – ничего не прислали! Как собаке!

Celý měsíc jsem proležel v Pskově v horečkách."

"A teď vám spadne do klína miliónek, přinejmenším miliónek, propána krále!" spráskl ruce úředník.
→– А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится, и это по крайней мере, о господи!

"Co je mu po tom, řekněte, prosím vás!" podrážděně a zlostně kývl na knížete zase Rogožin.
→– всплеснул руками чиновник. – Ну чего ему, скажите пожалуйста! – раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин,

"Nedám ti přece ani groš, ani kdyby ses na hlavu postavil!" "Taky že to udělám, taky že se postavím!"
→ – ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи. – И буду, и буду ходить.

"Vida ho! Nic ti nedám, nic, i kdybys kolem mě tancoval třeba týden!" "Nedávej! Jen tak na mě! Nedávej! Ale tancovat budu.
→– Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши! – И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать.

Opustím ženu a děti a budu kolem tebe křepčit. Dopřej mi tu radost!" "Fuj," odplivl si Rogožin.
→Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти! – Тьфу тебя! – сплюнул черномазый.

"Před pěti týdny jsem tak jako tady vy," obrátil se opět ke knížeti, "s pouhým uzlíčkem utekl od rodičů do Pskova k tetě, kde jsem ležel v horečkách a otec zatím umřel beze mě. Klepla ho mrtvička.
→– Пять недель назад я, вот как и вы, – обратился он к князю, – с одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб.

Věčná sláva nebožtíkovi, ale předtím mě div neumlátil k smrti!
→Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил!

Věřte mi, kníže, jako že tu sedím! Kdybych tenkrát nebyl utekl, určitě by mě zabil."
→Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил.

"Něčím jste ho rozzlobil?" otázal se kníže a se zvláštním zájmem si prohlížel milionáře v beraním kožiše.
→– Вы его чем-нибудь рассердили? – отозвался князь, с некоторым особенным любопытством рассматривая миллионера в тулупе.

A když je milionové dědictví snad již samo o sobě cosi pozoruhodného, knížete překvapilo a zaujalo ještě něco jiného.
→Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно вмиллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое;

Také Rogožin se dal do řeči s knížetem zřejmě rád, snad potřeboval s někým mluvit spíš z pohnutek mechanických než vnitřních;
→да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия;

snad z jisté roztěkanosti než srdečnosti, nebo jen z neklidu a touhy se na někoho dívat a o něčem klábosit.
→дот тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.

Zdálo se, že má ještě horečku, neboje přinejmenším horečně rozrušen.
→Казалось, что он до сих пор в горячке, и уж по крайней мере в лихорадке.

Úředník na něho strnule zíral, netroufal si ani vydechnout a vážil každé jeho slovo, jako by v něm hledal démanty.
→Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть не смел, ловил и взвешивал каждое слово, точно бриллианта искал.

"Rozhněval se, ano, a snad měl i proč," odpověděl Rogožin, "ale nejvíc mě dohřál bratr.
→– Рассердился-то он рассердился, да, может, и стоило, – отвечал Рогожин, – но меня пуще всего брат доехал.

Maminka, no prosím, je to stará ženská, čte si životy svátých, vysedává s babkami, a co řekne bratr Seňka, platí.
→Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть.

Proč mi nedal včas vědět? Však já dobře vím. Dobrá, byl jsem v tu dobu v mrákotách.
→А он что же мне знать-то в свое время не дал? Понимаем-с! Оно правда, я тогда без памяти был.

Kromě toho prý poslali telegram. Jenže co teta s telegramem! Už třicet let žije vdovským životem a od rána do noci vysedává s božími prosťáčky.
→Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди. А она там тридцатый год вдовствует и все с юродивыми сидит с утра до ночи.

Něco jako jeptiška a ještě hůř. Lekla se telegramu, ani ho neotevřela, odnesla na policii a tam se válí dodnes.
→Монашенка не монашенка, а еще пуще того. Телеграммы-то она испужалась, да не распечатывая в часть и представила, так она там и залегла до сих пор.

Pomohl mi jedině Koněv, Vasilij Vasiljič mi všechno napsal.
→Только Конев, Василий Васильич, выручил, все отписал.

Z brokátové pokrývky na otcově rakvi v noci bratr odřezal zlaté lité třepení. Stojí prý hrůzu peněz!
→С покрова парчового на гробе родителя, ночью, брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят».

Ale jen za to se přece může dostat na Sibiř, budu-li chtít, to je přece svatokrádež!
→Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может, если я захочу, потому оно есть святотатство.

Hej, ty hastroši," obrátil se na úředníka, "co říká zákon, je to svatokrádež?"
→Эй ты, пугало гороховое! – обратился он к чиновнику. – Как по закону: святотатство?

"Svatokrádež! Hotová svatokrádež," bez váhání přisvědčil úředník.
→– Святотатство! Святотатство! – тотчас же поддакнул чиновник.

"Je za to Sibiř?" "Sibiř! Zajisté! Rovnou na Sibiř!"
→– За это в Сибирь? – В Сибирь, в Сибирь! Тотчас в Сибирь!

"Oni myslí, že ještě stůňu," obrátil se Rogožin ke knížeti, "ale já nikomu ani muk, hezky potichoučku, ještě nemocný, jsem sedl do vlaku a jedu;
→– Они всё думают, что я еще болен, – продолжал Рогожин князю, – а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон, да и еду;

tady mě máš, bratře Semjone! Pomlouval jsi mě u nebožtíka otce, vím to.
→отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю.

Ale že jsem kvůli Nastasje Filippovně tenkrát otce rozčilil, to je taky pravda. To zas je má vina.
→отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю.

Stalo se." "Kvůli Nastasje Filippovně?" podlézavě prohodil úředník, jako by o čemsi uvažoval.
→– Чрез Настасью Филипповну? – подобострастно промолвил чиновник, как бы что-то соображая. – Да ведь не знаешь! – крикнул на него в нетерпении Рогожин.

"Ty ji stejně neznáš," netrpělivě ho odbyl Rogožin. "A znám," vítězně zvolal úředník.
→– Ан и знаю! – победоносно отвечал чиновник. – Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! – Ан и знаю! – победоносно отвечал чиновник.

"Jdi! Kolikpak je Nastasjí Filippoven! Poslouchej, ty jsi ale drzej chlap! Víte, bylo mi jasné, že se na mě co nejdřív přilepí takovýhle neřád," povídal knížeti.
→– Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же и повиснет! – продолжал он князю.

"A přece ji možná znám," nadskakoval úředník. "Koho by Lebeděv neznal! Vy mě, vašnosti, ráčíte tupit, ale co když vám to dokážu?
→– Ан, может, и знаю-с! – тормошился чиновник. – Лебедев знает! Вы, ваша светлость, меня укорять изволите, а что, коли я докажу?

Cožpak to není právě ta Nastasja Filippovna, kvůli níž vám váš otec ráčil dát ponaučení kalinovou holí.
→Ан та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом,

Jmenuje se Nastasja Filippovna Baraškovová, je to možno říci urozená dáma, taktéž svého druhu kněžna, která se stýká s jistým Tockým, Afanasijem Ivanovičem, a s nikým jiným;
→а Настасья Филипповна есть Барашкова, так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким,

Tockij je velevýznačný statkář a velkokapitalista, člen obchodních družstev a společností, a tudíž důvěrně spřátelený s generálem Jepančinem..."
→с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие…

"Podívejme se," vážně užasl Rogožin. "Zatracenej prevít, doopravdy všechno ví." "Všechno ví! Lebeděv ví všechno!
→– Эге! Да ты вот что! – действительно удивился наконец Рогожин. – Тьфу черт, да ведь он и впрямь знает. – Всё знает! Лебедев всё знает!

Já, vašnosti, celé dva měsíce jezdil s Alexaškou Lichačevem, taky když mu zemřel otec, a protože výborně znám všechna zákoutí a uličky, nakonec už beze mě neudělal ani krok.
→ Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все, то есть, все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло дотого, что ни шагу.

Dneska sedí pro dluhy, ale já měl tehda příležitost poznat i Armanci, i Koralii, i kněžnu Packou, i Nastasju Filippovnu a mnoho jiných."
→Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать.

"Nastasju Filippovnu? Copak ona s Lichačevem..." Rogožin se na něho zle podíval a rty se mu zachvěly a zbledly.
→»Nastasja Filippowna? Hat sie etwa mit Lichatschow...«, rief Rogoshin und blickte den Redenden böse an; sogar seine Lippen waren blaß geworden und zitterten.

"Nic takového! Nic takového! Vůbec ne!" horlivě a chvatně ho ujišťoval úředník.
→– Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! – спохватился и заторопился поскорее чиновник,

"Žádnými penězi Lichačev ničeho nedosáhl!
→ – н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог!

Nikoli, to není Armance. Tady jedině Tockij. A večer sedává ve Velkém nebo ve Francouzském divadle ve vlastní lóži.
→Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит.

Důstojníci si mezi sebou leccos šuškají, ale ani ti nemohou nic říci. Tohle prý je ta Nastasja Filippovna a dost.
→Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только,

Co se týče dalšího nic! Protože taky nic neexistuje."
→а насчет дальнейшего – ничего! Потому что и нет ничего.

"Ano, tak je to," zamračeně, se svraštělým čelem potvrdil Rogožin, "takhle mi to tenkrát taky řekl Zaljožev.
→– Это вот всё так и есть, – мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, – то же мне и Залёжев тогда говорил.

Já tehdy, kníže, v otcově předloňském utíkáčku přebíhal Něvský a ona zrovna vycházela z obchodu a nasedala do kočáru.
→ Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится.

Jako by se ve mně všecko vzňalo.
→Так меня тут и прожгло.

Potkám Zaljoževa, kam já se na něj hrabu, chodí si jako vlásenkářský příručí s lorňonem, kdežto nás otec odchoval v namaštěných botách a na nemastné polívce.
→Встречаю Залёжева, тот не мне чета, ходит как приказчик от парикмахера, и лорнет в глазу, а мы у родителя в смазных сапогах да на постных щах отличались.

'Ta není pro tebe,' povídá, 'je to kněžna, jmenuje se Nastasja Filippovna, příjmením Baraškovová, a žije s Tockým.
→ Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким,

Jenže on teď neví, jak se jí zbavit, protože je zrovna v letech na ženění, je mu pětapadesát a chce si vzít první petrohradskou krasavici.'
→а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не знает, потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет.

A pak mi poradil, že ten den bych ji mohl vidět ve Velkém divadle, na baletu, v její lóži v přízemí.
→Тут он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну в Большом театре видеть, в балете, в ложе своей, в бенуаре, будет сидеть.

Říci takhle našemu otci, že chci jít na balet, spráskal by mě v tu chvíli, jako psa! Přece jsem se na hodinku nějak vytratil a znova jsem spatřil Nastasju Filippovnu;
→У нас, у родителя, попробуйка в балет сходить, – одна расправа, убьет! Я, однако же, на час втихомолку сбегал и Настасью Филипповну опять видел;

celou noc jsem pak nespal.
→всю ту ночь не спал.

Ráno mi nebožtík dal dva pětiprocentní úpisy, každý na pět tisíc, a povídá,
→Наутро покойник дает мне два пятипроцентных билета,

jdi a prodej je, sedm tisíc pět set zanes k Andrejevovým do kanceláře na splátku, a zbytek z deseti tisíc mi přineseš rovnou sem, nikde se nestavuj, čekám tu na tebe.
→по пяти тысяч каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда, мне представь;

Úpisy jsem prodal, peníze vzal, do kanceláře k Andrejevovým jsem nešel, ale rovnou jsem si to namířil do anglického obchodu a za všechno jsem vybral pár náušnic, v každé briliant jako ořech.
→по пяти тысяч каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда, мне представь;

Čtyři sta rublů jsem zůstal dlužen, ale přece mi je dali, když jsem řekl své jméno.
→четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили.

S náušnicemi letím k Zaljoževovi: Tak a tak, povídám, pojďme, hochu, k Nastasje Filippovně.
→С подвесками я к Залёжеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне.

Šli jsme. Kudy jsem tenkrát šel, co bylo přede mnou a co za mnou - nic nevím a nepamatuju se.
→Отправились. Что у меня тогда под ногами, что предо мною, что по бокам, ничего я этого не знаю и не помню.

Vešli jsme rovnou do salonu a ona tam přišla za námi.
→Прямо к ней в залу вошли, сама вышла к нам.

Tenkrát jsem se nepřiznal, že jsem to já. Zaljožev řekl, tohle je od Parfena Rogožina, račte to přijmout na památku na včerejší setkání.
→Я то есть тогда не сказался, что это я самый и есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина», говорит Залёжев, «вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять».

Otevřela etuji, podívala se a usmála. 'Poděkujte vašemu příteli, panu Rogožinovi, za jeho milou pozornost!'
→Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, говорит, вашего друга господина Рогожина за его любезное внимание»,

Uklonila se a odešla.
→откланялась и ушла.

Proč jen jsem v tu chvíli neumřel! K odchodu mě pohnulo jen to, že jsem si říkal: Je to jedno, živý se stejnak nevrátím.
→ Ну, вот зачем я тут не помер тогда же! Да если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!»

Nejvíc mě mrzelo, že ten prevít Zaljožev shrábl všechen vděk.
→А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил. Jsem menší než on, oblečený jako vandrák, jenom stojím a mlčím a třeštím na ni oči, protože se stydím,
→Я и ростом мал, и одет как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю, потому стыдно,

a on vyfintěný podle poslední módy, navoněný, naondulovaný, v kostkovaném nákrčníku, se rozplývá a uklání.
→а он по всей моде, в помаде, и завитой, румяный, галстух клетчатый, так и рассыпается, так и расшаркивается,

Ona si jistě myslela, že jsem to já! 'Poslouchej,' povídám, když jsme vyšli, 'ne aby ses opovážil na ni myslet, rozumíš!'
→и уж наверно она его тут вместо меня приняла! «Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!»

Zasmál se: 'A jak teď budeš účtovat s tatíčkem?'
→Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?»

Opravdu, nejradši bych rovnou skočil z mostu a domů se vůbec nevracel, ale pak jsem si řekl:
→Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да думаю:

Teď už je stejně všechno jedno a jako odsouzenec jsem se vrátil domů."
→«Ведь уж все равно», и как окаянный воротился домой.

"Achich! Uchich!" šklebil se úředník, a dokonce se otřásl.
→– Эх! Ух! – кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала,

"Nebožtík byl přece nejen pro deset tisíc, ale i pro deset rublů hotov poslat člověka na věčnost," vysvětloval knížeti.
→
→а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, – кивнул он князю.

Kníže si se zájmem prohlížel Rogožina, který byl v tu chvíli ještě bledší.
→Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в эту минуту.

"Na věčnost," opakoval Rogožin, "co ty víš! Hned se všecko dověděl," vyprávěl dál knížeti.
→– «Сживывал»! – переговорил Рогожин. – Ты что знаешь? Тотчас, – продолжал он князю, – про всё узнал, да и Залёжев каждому встречному пошел болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал.

"Zaljožev to vykládal kdekomu na potkání! A tehda mě otec zamkl nahoře a celou hodinu mi dával 'ponaučení'.
→да и Залёжев каждому встречному пошел болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал.

'Tohle je jen příprava,' povídá, 'ještě se s tebou zajdu rozloučit na noc.'
→«Это я только, говорит, предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду».

A co myslíš? Zajel si, šedivej dědek, k Nastasje Filippovně, k zemi se jí ukláněl, prosil a plakal, až nakonec přinesla krabičku a hodila mu ji pod nohy:
→Что ж ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему, наконец, коробку, шваркнула:

'Tu máš,' povídá, 'ty svoje náušnice, dědku, teď jsou mi ještě desetkrát dražší, když vím, co pro ně Parfen musel podstoupit.
→«Вот, говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал.

Vyřiď můj dík a pozdravení Parfenu Semjonyči!' No a já mezitím s maminčiným požehnáním a s dvaceti rubly, co jsem si půjčil od Serjožky Protušina, sedl na vlak a ujížděl do Pskova a tam jsem už dorazil s horečkou.
→Кланяйся, говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке;

Babky nade mnou četly modlitby ze zpěvníku a já jsem tam dřepěl opilý, protože jsem se za poslední groše tloukl po hospodách, celou noc jsem se napůl bez sebe proválel na ulici,
→меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся,

k ránu už mi bylo dočista zle a ještě k tomu mě v noci pokousali psi. Sotva jsem se probral."
→
→ ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся.

"No buďsi, ale zato teď Nastasja Filippovna něco uvidí!" hihňal se úředník a mnul si ruce.
→– Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! – потирая руки, хихикал чиновник,

"Kdepak teď tamty náušnice! Teď ji přece za ně nějak odškodníme..."¨
→ – теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим…

"Poslouchej, jestli si jen dovolíš o Nastasje Filippovně slůvko, tak tě, jako že tu sedím, spráskám, i když jsi jezdil s Lichačevem!" zvolal Rogožin a pevně mu sevřel ruku.
→– А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты с Лихачевым ездил, – вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за руку.

"Spráskáš, ale nazaženeš! Jen mi dej co proto! Napráskáš mi, a tím víc připoutáš... Hleďme, už jsme tady."
→– А коли высечешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Высек, и тем самым запечатлел… А вот и приехали!

Opravdu vjížděli do nádraží. Ačkoli Rogožin tvrdil, že ujel potajmu, čekal na něho hlouček lidí.
→Действительно, въезжали в воксал. Хотя Рогожин и говорил, что он уехал тихонько, но его уже поджидали несколько человек.

Volali na něho a mávali čepicemi.
→Они кричали и махали ему шапками.

"Vida, i Zaljožev přišel," zamumlal Rogožin s vítězným, dokonce trochu zlostným úsměškem a náhle se obrátil ke knížeti:
→– Ишь, и Залёжев тут! – пробормотал Рогожин, смотря на них с торжествующею и даже как бы злобною улыбкой, и вдруг оборотился к князю:

"Kníže, nevím proč jsem si tě oblíbil.
→– Князь, не известно мне, за что я тебя полюбил. Snad proto, že jsem tě potkal v takové chvíli, ale potkal jsem přece i tady toho," ukázal na Lebeděva, "a jeho jsem si neoblíbil.
→Может, оттого, что в эдакую минуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь не полюбил же его.

Navštiv mě, kníže.
→Приходи ко мне, князь.

Tyhle kamaše ti sundáme, oblečem tě do prvotřídního kuního kožichu, dám ti ušít frak, taky prvotřídní, vestičku bílou nebo jakou budeš chtít, kapsy ti nacpu penězi...
→Мы эти штиблетишки-то с тебя поснимаем, одену тебя в кунью шубу в первейшую; фрак тебе сошью первейший, жилетку белую, али какую хошь, денег полны карманы набью и…

a pojedem k Nastasje Filippovně.
→ поедем к Настасье Филипповне!

Přijdeš?" "Neodmítejte, Lve Nikolajeviči!" důrazně a slavnostně se ujal slova Lebeděv.
→Придешь али нет? – Внимайте, князь Лев Николаевич! – внушительно и торжественно подхватил Лебедев.

"Neodmítejte a nepromeškej te. Nepromeškej te..." Kníže Myškin povstal, zdvořile podal Rogožinovi ruku a řekl mu přívětivě:
→– Ой, не упускайте! Ой, не упускайте!.. Князь Мышкин привстал, вежливо протянул Рогожину руку и любезно сказал ему:

"Přijdu velmi rád a děkuji vám za to, že jste si mě oblíbil. Možná že přijdu už dnes, jestli mi to vyjde.
→– С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею.

Protože, upřímně řečeno, vy jste se mi také velice zalíbil, zvlášt když jste vyprávěl o briliantových náušnicích.
→Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Dokonce už předtím jste mi byl sympatický, ačkoliv jste se mračil. Děkuji vám i za slíbený oděv a kožich, protože to opravdu brzy budu potřebovat.
→Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанное мне платье и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся.

Ale nemám teď skoro ani kopejku." "Peníze budou, budou k večeru, přijď!" "Budou, budou," opakoval úředník, "k večeru, do setmění budou!"
→Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет. – Деньги будут, к вечеру будут, приходи! – Будут, будут, – подхватил чиновник, – к вечеру до зари еще будут!

"A co ženské, potrpíte si na ně, kníže? Ven s tím!" "Ne, ne! Já přece... snad to nevíte, ale já kvůli své vrozené chorobě vlastně ženy vůbec neznám."
→– А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайте раньше! – Я, н-н-нет! Я ведь… Вы, может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю.

"No když je to tak," zvolal Rogožin, "to jsi hotový boží prosťáček, kníže, a takové má Bůh rád!" "Takové má Pánbůh rád!" opakoval úředník.
→– Ну, коли так, – воскликнул Рогожин, – совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, бог любит! – И таких господь бог любит, – подхватил чиновник.

"A ty plav za mnou, vráno," řekl Rogožin Lebeděvovi a všichni vystoupili z vozu.
→– А ты ступай за мной, строка, – сказал Рогожин Лебедеву, и все вышли из вагона.

Lebeděv tedy přece dosáhl svého. Brzy se hlučný houf vzdálil směrem k Vozněsenské třídě.
→Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту.

Kníže musel zabočit do Litějné. Bylo sychravo a vlhko.
→Князю надо было повернуть к Литейной. Было сыро и мокро;

Vyptal se kolemjdoucích, a když zjistil, že má k cíli tak hodinu cesty, rozhodl se vzít si kočár.
→князь расспросил прохожих, – до конца предстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.

- II -



Generál Jepančin bydlel ve vlastním domě, trochu stranou od Litějné, směrem k chrámu Proměnění Páně.
→Генерал Епанчин жил в собственном своем доме, несколько в стороне от Литейной, к Спасу Преображения.

Kromě toho (nádherného) domu, jehož pět šestin pronajímal, patřil generálovi ještě veliký dům na Litějné, který mu též skýtal skvělý příjem.
→Кроме этого (превосходного) дома, пять шестых которого отдавались внаем, генерал Епанчин имел еще огромный дом на Садовой, приносивший тоже чрезвычайный доход.

Mimo tyto dva domy měl v nejbližším okolí Petrohradu velice pěkný a výnosný statek; dále vlastnil v petrohradském újezdu ještě jakousi továrnu.
→
→Кроме этих двух домов, у него было под самым Петербургом весьма выгодное и значительное поместье; была еще в Петербургском уезде какая-то фабрика.

Všeobecně se vědělo, že generál Jepančin za starých dob sjednával pachty. Dnes byl podílníkem několika solidních akciových společností a měl v nich rozhodující slovo.
→В старину генерал Епанчин, как всем известно было, участвовал в откупах. Ныне он участвовал и имел весьма значительный голос в некоторых солидных акционерных компаниях.

Proslýchalo se, že je velmi zámožný, velmi podnikavý a velmi vlivný.
→Слыл он человеком с большими деньгами, с большими занятиями и с большими связями.

Dokázal se téměř všude učinit nepostradatelným, mimo jiné ve službě.
→В иных местах он сумел сделаться совершенно необходимым, между прочим и на своей службе.

Bylo však rovněž všeobecně známo, že Ivan Fjodoroviě Jepančin nemá zvláštní vzdělání a je vojenské dítě.
→А между тем известно тоже было, что Иван Федорович Епанчин – человек без образования и происходит из солдатских детей;

Tato okolnost mu nepochybně mohla sloužit jen ke cti, ale přestože byl generál muž rozumný, přece měl jisté zcela odpustitelné slabůstky a nerad slyšel určité narážky.
→ последнее, без сомнения, только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный был человек, был тоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не любил иных намеков.

Rozumný a chytrý však byl bezesporu.
→Но умный и ловкий человек он был бесспорно.

Například se nikdy nechoval okázale tam, kde bylo radno počínat si nenápadně, a mnozí si ho vážili právě pro jeho prostotu, proto, že vždycky věděl, kde je jeho místo.
→
→Он, например, имел систему не выставляться, где надо стушевываться, и его многие ценили именно за его простоту, именно за то, что он знал всегда свое место.

Kdyby však byli jeho soudci věděli, co se leckdy děje v duši Ivana Fjodoroviče, i když tak dobře znal kam patří!
→А между тем, если бы только ведали эти судьи, что про- исходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошо знавшего свое место!

Třebaže se uměl výborně ohánět v praktickém životě a měl jisté velmi pozoruhodné schopnosti, přece raději vystupoval jako vykonavatel cizí myšlenky a neblýskal se vlastním rozumem.
→ Хоть и действительно он имел и практику, и опыт в житейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он любил выставлять себя более исполнителем чужой идеи, чем с своим царем в голове,

Chtěl, aby ho všichni pokládali za "oddaného bez obmyslu" a - podle požadavků doby - dokonce za ryzího, upřímného Rusa.
→человеком «без лести преданным» и – куда не идет век? – даже русским и сердечным.

Co se týče posledního, dokonce zažil několik směšných příhod.
→В последнем отношении с ним приключилось даже несколько забавных анекдотов;

Nic ho však nezkrušilo, ba ani směšné příhody,
→но генерал никогда не унывал, даже и при самых забавных анекдотах;

mimoto měl příslovečné štěstí i v kartách a hrál nesmírně odvážně,
→к тому же и везло ему, даже в картах, а он играл по чрезвычайно большой

a nejenže se nijak netajil touto svou zdánlivou slabůstkou, jež mu tak podstatně a mnohdy v pravou chvíli posloužila, nýbrž ji okázale dával najevo.
→и даже с намерением не только не хотел скрывать эту свою маленькую будто бы слабость к картишкам, так существенно и во многих случаях ему пригождавшуюся, но и выставлял ее.

Pohyboval se ve smíšených, ovšem majetných a vlivných společenských kruzích.
→Общества он был смешанного, разумеется, во всяком случае «тузового».

Ale to hlavní teprve měla přinést budoucnost, mohl čekat, mohl dlouho čekat na pravou chvíli, jen ať jde pěkně všechno svým pořádkem.
→Но все было впереди, время терпело, время все терпело, и все должно было прийти со временем и своим чередом.

I věkem byl generál, jak se říká, v nejlepších letech, právě dovršil šestapadesátku, byl tedy opravdu v rozkvětu mužných sil, kdy podle dnešních názorů pravý život teprve začíná.
→Да и летами генерал Епанчин был еще, как говорится, в самом соку, то есть пятидесяти шести лет и никак не более, что во всяком случае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему, начинается истинная жизнь.

Kypící zdraví, kvetoucí tváře, pevné, byť zahnědlé zuby, statné podsadité tělo, ustaraný výraz dopoledne ve službě a lehkovážný večer při kartách či u Jeho Výsosti
→Здоровье, цвет лица, крепкие, хотя и черные зубы, коренастое, плотное сложение, озабоченное выражение физиономии поутру на службе, веселое ввечеру за картами или у его сиятельства,

- to vše podporovalo současné i budoucí úspěchy a stlalo růže na cestu Jeho Excelence.
→– все способствовало настоящим и грядущим успехам и устилало жизнь его превосходительства розами.

Generál měl utěšenou rodinku. Pravda, zde nekvetly jen růže, ale zato mnoho takového, k čemu se již dávno upínaly hlavní naděje a cíle Jeho Excelence.
→Генерал обладал цветущим семейством. Правда, тут уже не все были розы, но было зато и много такого, на чем давно уже начали серьезно и сердечно сосредоточиваться главнейшие надежды и цели его превосходительства.

A je snad nějaký cíl důležitější a posvátnější než cíle rodičovské? K čemu přilnout, ne-li k rodině?
→Да и что, какая цель в жизни важнее и святее целей родительских? К чему прикрепиться, как не к семейству?

Generálova rodina sestávala z manželky a tří dospělých dcer.
→Семейство генерала состояло из супруги и трех взрослых дочерей.

Vzal si před drahnými lety, ještě v hodnosti poručíka, dívku téměř stejného stáří, jež nevynikala krásou ani vzděláním, a vyženil s ní pouhých padesát nevolníků,
→Женился генерал еще очень давно, еще будучи в чине поручика, на девице почти одного с ним возраста, не обладавшей ни красотой, ни образованием, за которою он взял всего только пятьдесят душ,

na nichž nicméně založil svůj příští blahobyt.
→– правда, и послуживших к основанию его дальнейшей фортуны.

Nikdy později nežehral na svůj časný sňatek, nikdy jej pohrdavě neoznačoval za neblahý omyl mládí, a své manželky si tak vážil a tak sejí někdy i bál, že ji bezmála miloval.
→Но генерал никогда не роптал впоследствии на свой ранний брак, никогда не третировал его как увлечение нерасчетливой юности и супругу свою до того уважал и до того иногда боялся ее, что даже любил.

Generálová pocházela z knížecího rodu Myškinů, i když nijak znamenitého, přesto velmi starobylého, a na svém původu si velmi zakládala.
→Генеральша была из княжеского рода Мышкиных, рода хотя и не блестящего, но весьма древнего, и за свое происхождение весьма уважала себя.

Až na nepatrné výjimky prožili manželé celá dlouhá léta společného života ve shodě.
→За немногими исключениями, супруги прожили все время своего долгого юбилея согласно.

Již v raném mládí si uměla generálová jako urozenámkněžna, poslední svého rodu, a snad i pro své osobní vlastnosti najít několik velmi vlivných ochránkyň.
→Еще в очень молодых летах своих генеральша умела найти себе, как урожденная княжна и последняя в роде, а может быть и по личным качествам, некоторых очень высоких покровительниц.

Později, když její muž zbohatl a dosáhl významného postavení, dokázala v těchto vyšších kruzích i zdomácnět.
→Впоследствии, при богатстве и служебном значении своего супруга, она начала в этом высшем кругу даже несколько и освоиваться.

V posledních letech vyrostly a dospěly všechny tři generálovy dcery - Alexandra, Adelaida a Aglaja.
→В эти последние годы подросли и созрели все три генеральские дочери – Александра, Аделаида и Аглая.

Pravda, všechny tři byly pouze Jepančinovy, ale po matce knížecího původu, s nemalým věnem, s otcem, jenž snad záhy zaujme velice vysoké postavení,
→Правда, все три были только Епанчины, но по матери роду княжеского, с приданым не малым, с родителем, претендующим впоследствии, может быть, и на очень высокое место, и, что тоже довольно важно,

a nelze ani podceňovat, že všechny tři byly krásné, nevyjímajíc nej starší Alexandru, které právě minulo pětadvacet let.
→– все три были замечательно хороши собой, не исключая и старшей, Александры, которой уже минуло двадцать пять лет.

Prostřední bylo třiadvacet a nejmladší, Aglaje, rovných dvacet.
→Средней было двадцать три года, а младшей, Аглае, только что исполнилось двадцать.

Nejmladší byla dokonce vyslovená krasavice a začínala vzbuzovat ve společnosti nevšední pozornost.
→Эта младшая была даже совсем красавица и начинала в свете обращать на себя большое внимание.

Nadto ještě všechny tři vynikaly vzděláním, rozumem a nadáním.
→Но и это было еще не все: все три отличались образованием, умом и талантами.

Vědělo se, že k sobě nesmírně lnou a vzájemně si pomáhají.
→Известно было, что они замечательно любили друг друга, и одна другую поддерживали.

Dokonce se mluvilo o jakýchsi obětech obou starších ve prospěch společného rodinného bůžka, nejmladší.
→Упоминалось даже о каких-то будто бы пожертвованиях двух старших в пользу общего домашнего идола – младшей. Nejenže se nerady blýskaly ve společnosti, ale byly až příliš skromné.
→В обществе они не только не любили выставляться, но даже были слишком скромны.

Nikdo jim nemohl vytknout nadutost či domýšlivost, ale zároveň se nepochybovalo o tom, že jsou hrdé a znají svou cenu.
→Никто не мог их упрекнуть в высокомерии и заносчивости, а между тем знали, что они горды и цену себе понимают.

Nejstarší měla zálibu v hudbě a prostřední výborně malovala, o tom však se dlouhá léta nevědělo a vyšlo to najevo teprve v poslední době, a to ještě náhodou.
→Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие годы, и обнаружилось это только в самое последнее время, да и то нечаянно.

Zkrátka šířilo se o nich velice mnoho chvály. Ale našli se i závistlivci.
→Одним словом, про них говорилось чрезвычайно много похвального. Но были и недоброжелатели.

Zděšeně se mluvilo o tom, kolik knih dívky přečetly.
→С ужасом говорилось о том, сколько книг они прочитали.

S vdavkami nespěchaly, vyšší společenské kruhy měly v úctě, ale zase ne přespříliš.
→Замуж они не торопились; известным кругом общества хотя и дорожили, но все же не очень.

Právě to bylo velmi zajímavé, neboť kdekdo znal plány, povahu, cíle a tužby jejich otce.
→Это тем более было замечательно, что все знали направление, характер, цели и желания их родителя.

Když kníže zazvonil u dveří generálova bytu, šlo již na jedenáctou.
→Было уже около одиннадцати часов, когда князь позвонил в квартиру генерала.

Generál bydlel v prvním patře; rozlohou byl jeho byt skromný, nicméně však odpovídal jeho společenskému významu.
→Генерал жил во втором этаже и занимал помещение по возможности скромное, хотя и пропорциональное своему значению.

Knížeti otevřel sluha v livreji; dlouho musel tomu člověku, jenž se od počátku na něho i na jeho uzlík díval s jistým podezřením, vysvětlovat důvod své návštěvy.
→Князю отворил ливрейный слуга, и ему долго нужно было объясняться с этим человеком, с самого начала посмотревшим на него и на его узелок подозрительно.

Po opětovném jasném prohlášení, že je skutečně kníže Myškin a že nutně musí mluvit s generálem ve velmi naléhavé věci, zavedl ho udivený lokaj do sousední malé předsíňky, vedoucí do předpokoje pracovny,
→Наконец, на неоднократное и точное заявление, что он действительно князь Мышкин и что ему непременно надо видеть генерала по делу необходимому, недоумевающий человек препроводил его рядом, в маленькую переднюю, перед самою приемной, у кабинета,

kde se ho ujal jiný sluha, který tam měl dopolední službu a ohlašoval generálovi návštěvníky.
→и сдал его с рук на руки другому человеку, дежурившему по утрам в этой передней и докладывавшему генералу о посетителях.

Onen druhý lokaj byl ve fraku, asi čtyřicátník, s ustaraným obličejem;
→ Этот другой человек был во фраке, имел за сорок лет и озабоченную физиономию

byl to komorník Jeho Excelence v pracovních hodinách, vědomý si své důležitosti.
→ и был специальный, кабинетный прислужник и докладчик его превосходительства, вследствие чего и знал себе цену.

"Posečkejte v přijímacím pokoji a uzlík ponechte tady," řekl pomalu
→– Подождите в приемной, а узелок здесь оставьте, – проговорил он, неторопливо и важно усаживаясь в свое кресло

a důležitě, uvelebil se ve svém křesle a s přísným údivem si měřil knížete, který se posadil na židli vedle něho s uzlíkem v ruce.
→и с строгим удивлением посматривая на князя, расположившегося тут же рядом подле него на стуле, с своим узелком в руках.

"Jestli dovolíte," řekl kníže, "počkal bych raději zde s vámi, co tam mám sedět sám?"
→– Если позволите, – сказал князь, – я бы подождал лучше здесь с вами, а там что ж мне одному?

"V předsíni se to pro vás nesluší, jelikož jste návštěvník, jinak řečeno host.
→– В передней вам не стать, потому вы посетитель, иначе гость.

Tedy k samotnému generálovi?" Lokaj se zřejmě nemohl smířit s myšlenkou, že má uvést takového návštěvníka, a raději se znovu zeptal.
→Вам к самому генералу? Лакей, видимо, не мог примириться с мыслью впустить такого посетителя и еще раз решился спросить его.

"Ano, víte, v záležitosti..." "Neptám se vás, v jaké záležitosti, mou povinností je pouze vás ohlásit.
→– Да, у меня дело… – начал было князь. – Я вас не спрашиваю, какое именно дело, – мое дело только об вас доложить.

Ale jak jsem řekl, bez tajemníka vás neohlásím."
→ А без секретаря, я сказал, докладывать о вас не пойду.

Zdálo se, že je lokaj čím dál víc na pochybách;
→Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась;

kníže ani trochu nezapadal do rámce každodenních návštěvníků,
→слишком уж князь не подходил под разряд вседневных посетителей,

a třebaže generál dosti často, ba téměř denně v jistou hodinu přijímal zejména v jistých záležitostech hosty velmi rozmanité,
→и хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей,

měl komorník přes tyto značně volné zvyklosti velké obavy:
→но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении;

Ano, nutně musí ohlásit příchozího prostřednictvím tajemníka.
→посредничество секретаря для доклада было необходимо.

"Tak vy jste opravdu... přijel z ciziny?" vyhrkl nakonec a vzápětí bezděčně a rozpačitě zmlkl; chtěl se možná zeptat:
→– Да вы точно… из-за границы? – как-то невольно спросил он наконец – и сбился; он хотел, может быть, спросить:

Tak vy jste opravdu kníže Myškin?
→«Да вы точно князь Мышкин?»

"Ano. Jdu rovnou z vlaku. Zdá se mi, že jste se chtěl zeptat, zda jsem opravdu kníže Myškin? Ale nezeptal jste se jen ze zdvořilosti."
→– Да, сейчас только из вагона. Мне кажется, вы хотели спросить: точно ли я князь Мышкин? да не спросили из вежливости.

"Hm..„" zabručel udiveně lokaj. "Ujišťuji vás, že jsem vás neobelhal a nepříjemnosti kvůli mně mít nebudete.
→– Гм… – промычал удивленный лакей. – Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не будете.

A že jsem takto oblečen a s uzlíkem, tomu se také nedivte; v přítomné chvíli nejsou mé poměry zrovna utěšené."
→ А что я в таком виде и с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящее время мои обстоятельства неказисты.

"Hm! O to nejde, že bych se bál. Mou povinností je vás ohlásit a pak vás přijme tajemník, jestli ovšem...
→– Гм. Я опасаюсь не того, видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя если вы…

A v tom je právě ten háček, jestli ovšem... Směl bych se zeptat, nejdete snad generála prosit o výpomoc?"
→Вот то-то вот и есть, что окромя. Вы не по бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно узнать?

"O ne, můžete být naprosto klidný. Přicházím v jiné záležitosti."
→– О нет, в этом будьте совершенно удостоверены. У меня другое дело.

"Promiňte, napadlo mi to, když se na vás dívám.
→– Вы меня извините, а я на вас глядя спросил.

Počkejte si na tajemníka; pán má teď u sebe plukovníka, ale za chvilinku tu bude tajemník... obchodní společnosti."
→Подождите секретаря; сам теперь занят с полковником, а затем придет и секретарь… компанейский.

"Budu-li tedy dlouho čekat, nemohl bych si tu, prosím vás, někde zakouřit? Dýmku a tabák mám s sebou."
→– Стало быть, если долго ждать, то я бы вас попросил: нельзя ли здесь где-нибудь покурить? У меня трубка и табак с собой.

"Za-kou-řit?" opakoval s pohrdavým údivem komorník, jako by nevěřil svým uším.
→– По-ку-рить? – с презрительным недоумением вскинул на него глаза камердинер, как бы все еще не веря ушам, – покурить?

"Zakouřit? Ne, tady se kouřit nesmí, a je vůbec trapné na to pomyslet.
→Нет, здесь вам нельзя покурить, а к тому же вам стыдно и в мыслях это содержать.

Hm... to jsou mi věci!" "Nemyslím přece v tomhle pokoji, to já vím, ale vyšel bych, kam byste mi ukázal, poněvadž, víte, jsem zvyklý kouřit a teď jsem už skoro tři hodiny nekouřil.
→ Хе… чудно-с! – О, я ведь не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бы вышел куда-нибудь, где бы вы указали, потому я привык, а вот уж часа три не курил. Konečně jak myslíte, přece známe přísloví: jak jde kroj..."
→ Впрочем, как вам угодно и, знаете, есть пословица: в чужой монастырь…

"Ale copak vás mohu takto ohlásit?" zahučel bezděčně komorník.
→– Ну как я об вас об таком доложу? – пробормотал почти невольно камердинер.

"Předně se nesluší, abyste čekal tady, máte sedět v přijímacím pokoji, protože jste návštěvník, jinak řečeno host, a já jsem za to odpovědný.
→– Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится…

Ostatně, hodláte se u nás ubytovat?" dodal a znovu úkosem pohlédl na uzlík, který ho zřejmě znepokojoval.
→Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? – прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.

"Ne, nehodlám. Dokonce i kdyby mě pozvali, odmítnu. Přišel jsem se jen seznámit, nic víc."
→– Нет, не думаю. Даже если би пригласили, так не останусь. Я просто познакомиться только приехал и больше ничего.

"Jak? Seznámit se?" udiveně, s rostoucím podezřením se ptal komorník, "cožpak jste prve neřekl, že přicházíte v nějaké záležitosti?"
→– Как? Познакомиться? – с удивлением и с утроенною подозрительностью спросил камердинер. – Как же вы сказали сперва, что по делу?

"O, vlastně ne! Ostatně ano, rád bych se v jisté záležitosti trochu poradil,
→– О, почти не по делу! То есть, если хотите, и есть одно дело, так только совета спросить,

ale hlavně bych se chtěl představit, protože jsem kníže Myškin a generálová Jepančinová je také poslední kněžna Myškinová, mimo nás dva už žádní Myškinové nejsou."
→о я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.

"Tak vy jste dokonce příbuzný?" řekl lokaj, zděšením již nadobro zkoprnělý.
→– Так вы еще и родственник? – встрепенулся уже почти совсем испуганный лакей.

"Ani snad ne. Ostatně, kdyby se to vzalo hodně zdaleka, jsme ovšem příbuzní, ale tak vzdálení, že to snad ani neplatí.
→– И это почти что нет. Впрочем, если натягивать, конечно, родственники, но до того отдаленные, что, по-настоящему, и считаться даже нельзя.

Jednou jsem generálové napsal z ciziny, ale ona mi neodpověděla.
→Я раз обращался к генеральше из-за границы с письмом, но она мне не ответила.

Přece však myslím, že bych se tu měl po svém návratu ohlásit.
→Я все-таки почел нужным завязать сношения по озвращении.

A vám to teď vysvětluji proto, abyste neměl obavy, vidím přece, že se stále ještě znepokojujete.
→Вам же все это теперь объясняю, чтобы вы не сомневались, потому вижу, вы все еще беспокоитесь:

Ohlaste knížete Myškina a v tom ohlášení bude již patrná příčina mé návštěvy.
→доложите, что князь Мышкин, и уж в самом докладе причина моего посещения видна будет.

Budu-li přijat, dobře, ne-li, také dobře, a snad i velmi dobře.
→ Примут – хорошо, не примут – тоже, может быть, очень хорошо.

Ale není snad možné, aby mě nepřijali; generálová jistě bude chtít poznat nejstaršího a jediného představitele svého rodu,
→Только не могут, кажется, не принять: генеральша, уж конечно, захочет видеть старшего и единственного представителя своего рода,

neboť je na svůj původ hrdá, jak jsem slyšel."
→а она породу свою очень ценит, как я об ней в точности слышал.

Kníže mluvil zdánlivě velmi prostě, ale čím byla jeho řeč prostší, tím se zdála v daném případě nevhodnější,
→Казалось бы, разговор князя был самый простой; но чем он был проще, тем и становился в настоящем случае нелепее,

a ostřílený komorník, pro něhož bylo něco naprosto patřičného, když si povídal sluha se sluhou, musel vycítit nepatřičnost v tom, vyprávěl-li si sluha s hostem.
→и опытный камердинер не мог не почувствовать что-то, что совершенно прилично человеку с человеком и совершенно неприлично гостю с человеком.

A protože služebnictvo bývá mnohem důvtipnější, než o nich zpravidla panstvo soudí, napadlo komorníkovi, že tu může jít o jedno z dvojího:
→ А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут двадела:

Buď je kníže nějaký poběhlík a určitě přišel žebrat, neboje to prostě hlupáček bez ambicí, neboť rozumný kníže, který má ambice, by neseděl s lokajem v předsíni a nerozmlouval s ním o svých záležitostech.
→или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало быть,

Nebude se za něho tudíž v tomto, i v onom případě muset zodpovídat?
→и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?

"Opravdu byste se měl obtěžovat do přijímacího pokoje," poznamenal pokud možno důtklivě. – А все-таки вам в приемную бы пожаловать, – заметил он по возможности настойчивее.

"Ale kdybych tam seděl, nebyl bych vám mohl všechno vysvětlit," vesele se zasmál kníže, "a vy byste se ještě strachoval při pohledu na můj uzlík a plášť.
→– Да вот сидел бы там, так вам бы всего и не объяснил, – весело засмеялся князь, – а, стало быть, вы все еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок.

Teď snad už ani nemusíte čekat na tajemníka a můžete mě generálovi ohlásit rovnou."
→А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы и доложить самим.

"Návštěvníka, jako jste vy, bez tajemníka ohlásit nemohu a kromě toho mi pán onehdy zvlášť přikazoval, abych ho nevyrušoval, ať přijde kdo chce, dokud je u něho plukovník,
→– Я посетителя такого, как вы, без секретаря доложить не могу, а к тому же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока там полковник,

jen Gavrila Ardalionyč tam smí bez ohlášení."
→а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.

"To je tajemník?" "Jako Gavrila Ardalionyč? Ne, slouží ve Společnosti.
→– Чиновник-то? – Гаврила-то Ардалионыч? Нет. Он в Компании от себя служит.

Aspoň ten uzlík položte semhle." "Už jsem na to myslel, tedy s dovolením. Víte co, sundám si i plášť."
→Узелок-то постановьте хоть вон сюда. – Я уж об этом думал; если позволите. И знаете, сниму я и плащ?

"Ovšem, v plášti tam nemůžete." Kníže vstal, chvatně svlékl plášť a zůstal v dosti slušném, dobře ušitém, byť poněkud obnošeném obleku.
→– Конечно, не в плаще же входить к нему. Князь встал, поспешно снял с себя плащ и остался в довольно приличном и ловко сшитом, хотя и поношенном уже пиджаке.

Na vestě měl kovový řetízek, na němž visely stříbrné švýcarské hodinky.
→ По жилету шла стальная цепочка. На цепочке оказались женевские серебряные часы.

Třebas byl kníže přihlouplý - lokaj se už přiklonil k tomu mínění -, přece jen se generálovu komorníkovi zdálo krajně nevhodné pokračovat v rozhovoru s návštěvníkem, i když se mu kníže líbil, ovšem jen částečně.
→Хотя князь был и дурачок, – лакей уж это решил, – но все-таки генеральскому камердинеру показалось наконец неприличным продолжать долее разговор от себя с посетителем, несмотря на то, что князь ему почему-то нравился, в своем роде, конечно.

Z druhé strany v něm budil nesporné a značné pohoršení.
→Но с другой точки зрения он возбуждал в нем решительное и грубое негодование.

"A kdy přijímá paní generálová?" zeptal se kníže, když si sedl na své dřívější místo.
→– А генеральша когда принимает? – спросил князь, усаживаясь опять на прежнее место.

"To už není má věc, vašnosti. Ráčí přijímat různě, jak koho. Švadlena smí přijít třeba už o jedenácté.
→– Это уж не мое дело-с. Принимают розно, судя по лицу. Модистку и в одиннадцать допустит.

Taky Gavrila Ardalionyč smí přijít dřív než ostatní, dokonce i k první snídani."
→Гаврилу Ардалионыча тоже раньше других допускают, даже к раннему завтраку допускают.

"Tady je v zimě v pokojích tepleji, než bývá v cizině," poznamenal kníže, "zato venku je tam tepleji než u nás;
→– Здесь у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, – заметил князь, – а вот там зато на улицах теплее нашего, а в домах зимой

ale v bytech si tam Rus v zimě nikdy nezvykne."
→– так русскому человеку и жить с непривычки нельзя.

"Netopí se?"
→– Не топят?

"Topí, ale domy jsou tam jinak zařízeny, mají totiž kamna a okna."
→– Да, да и дома устроены иначе, то есть печи и окна.

"Hmm. Ráčil jste být dlouho venku?"
→– Гм! А долго вы изволили ездить?

"Čtyři roky. Ale byl jsem téměř stále na jednom místě, na venkově."
→– Да четыре года. Впрочем, я все на одном почти месте сидел, в деревне.

"Odvykl jste domovu?"
→– Отвыкли от нашего-то?

"Ba ano. Víte, sám se divím, že jsem nezapomněl ruský.
→– И это правда. Верите ли, дивлюсь на себя, как говорить по-русски не забыл.

Teď tu s vámi mluvím a v duchu si říkám: Vida, jde mi to docela hezky. Snad proto tolik mluvím.
→Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может, потому так много и говорю.

Opravdu, od včerejška se mi pořád jen chce mluvit ruský." "Hmm. Cheche! A dřív jste taky bydlel v Petrohradě?"
→Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется. – Гм! Хе! В Петербурге-то прежде живали?

Ať se lokaj jakkoli zatvrzoval, nemohl přerušit takový zdvořilý a slušný rozhovor.
→(Как ни крепился лакей, а невозможно было не поддержать такой учтивый и вежливый разговор.)

"V Petrohradě? Takřka vůbec ne, jen jsem tudy kdysi projížděl.
→– В Петербурге? Совсем почти нет, так, только проездом.

Ani dříve jsem město neznal, a teď prý je zde tolik nového, že i ten, kdo se tu předtím vyznal, se musí znovu přiučovat.
→И прежде ничего здесь не знал, а теперь столько, слышно, нового, что, говорят, кто и знал-то, так сызнова узнавать переучивается.

Mnoho je tu teď slyšet o soudech." "Hm... Soudy. Ono se řekne soudy. A co říkáte, soudí tam spravedlivěji, nebo ne?"
→Здесь про суды теперь много говорят. – Гм!.. Суды. Суды-то оно правда, что суды. А что, как там, справедливее в суде или нет?

"Nevím. Slyšel jsem mnoho dobrého o našich soudech.
→– Не знаю. Я про наши много хорошего слышал.

U nás přece zrušili trest smrti." "A tam popravují?" "Ano. Viděl jsem to ve Francii, v Lyonu.
→Вот опять у нас смертной казни нет. – А там казнят? – Да. Я во Франции видел, в Лионе.

Vzal mě tam s sebou Schneider." "Věší?" "Ne. Ve Francii stínají hlavy."
→Меня туда Шнейдер с собою брал. – Вешают? – Нет, во Франции всё головы рубят.

"To je asi křiku?" "Kdepak! Trvá to chvilku.
→– Что же, кричит? – Куды! В одно мгновение.

Člověka položí na stroj, říkají tomu gilotina, a hned sjede takový široký nůž a ztěžka dopadne...
→Человека кладут, и падает этакий широкий нож, по машине, гильотиной называется, тяжело, сильно…

Hlava odskočí, že člověk ani okem nestačí mrknout.
→Голова отскочит так, что и глазом не успеешь мигнуть.

Strašné jsou ale přípravy. Když vyhlašují rozsudek, odsouzence oblékají, poutají a vyvádějí na popraviště, to je vám hrůza!
→Приготовления тяжелы. Вот когда объявляют приговор, снаряжают, вяжут, на эшафот взводят, вот тут ужасно!

Lidé se sbíhají, i ženy, přestože tam nemají rádi, když se ženy dívají." "Není to nic pro ně."
→Народ сбегается, даже женщины, хоть там и не любят, чтобы женщины глядели. – Не их дело.

"Ovšem. Ovšem, taková hrůza!... Ten zločinec byl člověk už v letech, rozumný, nebojácný a silný, jmenoval se Legros.
→– Конечно! Конечно! Этакую муку!.. Преступник был человек умный, бесстрашный, сильный, в летах, Легро по фамилии.

No a říkám vám, věřte nebo ne, když vystupoval na popraviště, byl bílý jako křída a plakal.
→Ну вот, я вам говорю, верьте не верьте, на эшафот всходил – плакал, белый как бумага.

Cožpak je tohle možné? Není to strašné? Kdopak pláče strachy?
→Разве это возможно? Разве не ужас? Ну кто же со страху плачет?

Nikdy jsem si nepomyslil, že by strachy mohl plakat pětačtyřicetiletý muž, dospělý člověk, který snad v životě nezaslzel.
→Я и не думал, чтоб от страху можно было заплакать не ребенку, человеку, который никогда не плакал, человеку в сорок пять лет.

Co prožívá v takové chvíli ve své duši, do jakých křečí ji dohnali? Rouhají se duši, nic jiného!
→ Что же с душой в эту минуту делается, до каких судорог ее доводят? Надругательство над душой, больше ничего!

Přikázání zní: 'Nezabiješ' a za to, že zabil, mají zabít i jeho? Ne, to se nesmí.
→Сказано: «Не убий», так за то, что он убил, и его убивать? Нет, это нельзя.

Víte, já to viděl před měsícem a dodnes to mám před očima.
→Вот я уж месяц назад это видел, а до сих пор у меня как пред глазами.

Snad pětkrát se mi o tom zdálo."
→Раз пять снилось.

Kníže se při svém vyprávění vzrušil, tváře mu prostoupil jemný ruměnec, přestože mluvil tiše jako dřív.
→Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его попрежнему была тихая.

Komorník mu naslouchal s účastným zájmem, zřejmě se již nemohl odtr hnout, snad i on měl živou fantazii a rád hloubal.
→Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.

"Ještě dobře, že se dlouho netrápí, když jim hlava hned odletí," poznamenal.
→– Хорошо еще вот, что муки немного, – заметил он, – когда голова отлетает.

"Poslyšte," se zápalem mu odpovídal kníže, "to, co jste právě podotkl, říkají všichni, i ten stroj, gilotina, byl kvůli tomu vymyšlen.
→– Знаете ли что? – горячо подхватил князь, – вот вы это заметили, и это все точно так же замечают, как вы, и машина для того выдумана, гильотина.

Ale mně tehdy napadlo něco jiného: Co když je to dokonce horší!
→А мне тогда же пришла в голову одна мысль: а что, если это даже и хуже?

To vám snad připadá směšné a podivné, ale zamyslíte-li se nad tím, může vás napadnout i taková věc.
→Вам это смешно, вам это дико кажется, а при некотором воображении даже и такая мысль в голову вскочит.

Tak třeba při mučení je utrpení, bolest, tělesná trýzeň, ale člověka to odvádí od duševních útrap, takže ho trýzní jedině rány, dokud nezemře.
→Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.

Ale přece hlavní, nejprudší bolest nepochází od mučení, ale z vědomí, že už za hodinu, potom za deset minut, potom za půl minuty, potom za vteřinu, potom teď hned opustí duše tělo,
→А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас – душа из тела вылетит,

a nebudeš už víc člověkem a víš to s naprostou jistotou, ano, nejhorší je ta jistota.
→и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно.

Když kladeš hlavu rovnou pod ostří a slyšíš, jak ti nůž sklouzne nad hlavou, ta čtvrtina vteřiny je ze všeho nejhroznější.
→Вот как голову кладешь под самый нож и слышишь, как он склизнет над головой, вот эти-то четверть секунды всего и страшнее.

Víte, že to není jen moje fantazie, že to říká mnoho lidí? A já tomu věřím, proto vám otevřeně říkám svůj názor.
→Знаете ли, что это не моя фантазия, а что так многие говорили? Я до того этому верю, что прямо вам скажу мое мнение.

Zabíjet za vraždu je nepoměrně větší trest než sám zločin.
→Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление.

Zabíjet podle rozsudku je mnohem strašnější než úkladná vražda.
→Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье.

Ten, koho zabíjejí lupiči, podřezávají ho v lese nebo podobně, pořád ještě doufá, že se zachrání, doufá do poslední chvíle.
→Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения.

Byly případy, že někdo už měl proříznuté hrdlo a ještě doufal, utíkal, prosil.
→ Примеры бывали, что уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит.

Jenže zde tuto poslední naději, s níž se stokrát lehčeji umírá, neodvolatelně berou;
→А тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно;

je tu rozsudek a v tom, že jsi mu bezvýhradně podroben, tkví právě nejhroznější utrpení, nad které na světě není.
→тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете.

Přiveďte vojáka a postavte ho za boje přímo před hlaveň děla, střílejte na něho, on stále ještě bude doufat, ale přečtěte témuž vojákovi neodvolatelný rozsudek a on zešílí nebo se rozpláče.
→
→Приведите и поставьте солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он еще все будет надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор наверно, и он с ума сойдет или заплачет.

Kdo chce tvrdit, že tohle může lidská přirozenost vydržet a nepropadnout šílenství? Proč takové nesmyslné, zbytečné, marné hanobení?
→Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия? Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное?

Snad by se našel člověk, kterému přečetli rozsudek, nechali ho chvíli trpět a potom řekli: Jdi, je ti odpuštěno!
→Может быть, и есть такой человек, которому прочли приговор, дали помучиться, а потом сказали: «Ступай, тебя прощают».

Takový člověk by asi mohl vyprávět! O takové trýzni, o takové hrůze mluvil i Kristus! Ne, takhle se nesmí jednat s člověkem."
→Вот эдакой человек, может быть, мог бы рассказать. Об этой муке и об этом ужасе и Христос говорил. Нет, с человеком так нельзя поступать!

Komorník, i když by to nedovedl tak vyjádřit jako kníže, pochopil ne-li všechno, přece aspoň to hlavní, což se zračilo i na jeho dojaté tváři.
→Камердинер, хотя и не мог бы так выразить все это, как князь, но конечно, хотя не всё, но главное понял, что видно было даже по умилившемуся лицу его.

"Ráčíte-li opravdu mít takovou chuť na kouření," řekl, "snad by to šlo, ale musel byste si pospíšit.
→– Если уж так вам желательно, – промолвил он, – покурить, то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее.

Co když vás najednou pán zavolá, a vy tu nebudete.
→Потому вдруг спросит, а вас и нет. Tadyhle pod schody, vidíte ty dveře?
→Вот тут под лесенкой, видите, дверь.

Vejdete do nich a vpravo je komůrka:
→В дверь войдете, направо каморка;

tam si zakuřte, jenom otevřete okýnko, protože se to přece jen nepatří..." Ale kníže se už ke kouření nedostal.
→там можно, только форточку растворите, потому оно не порядок… Но князь не успел сходить покурить.

Do předpokoje najednou vešel mladý muž s listinami v rukou.
→ В переднюю вдруг вошел молодой человек, с бумагами в руках.

Komorník mu svlékal kožich. Mladík úkosem pohleděl na knížete.
→Камердинер стал снимать с него шубу. Молодой человек скосил глаза на князя.

"Tadyhle, Gavrilo Ardalionyči," začal důvěrně a téměř familiárně komorník, "ten pán se ráčil ohlásit jako kníže Myškin a příbuzný naší paní, právě přijel vlakem z ciziny, s ranečkem v ruce, jenže..."
→– Это, Гаврила Ардалионыч, – начал конфиденциально и почти фамильярно камердинер, – докладываются, что князь Мышкин и барыни родственник, приехал с поездом из-за границы, и узелок в руке, только…

Další kníže neslyšel, protože komorník začal šeptat.
→Дальнейшего князь не услышал, потому что камердинер начал шептать.

Gavrila Ardalionovič pozorně poslouchal a prohlížel si knížete s velikým zájmem;
→Гаврила Ардалионович слушал внимательно и поглядывал на князя с большим любопытством,

nakonec přestal poslouchat a chvatně k němu přistoupil.
→наконец перестал слушать и нетерпеливо приблизился к нему.

"Kníže Myškin?" zeptal se neobyčejně mile a zdvořile.
→– Вы князь Мышкин? – спросил он чрезвычайно любезно и вежливо.

Byl to velmi hezký mladík, také asi osmadvacetiletý štíhlý blondýn, spíše vysoké postavy, s malou napoleonskou bradkou a inteligentní, velmi sličnou tváří.
→Это был очень красивый молодой человек, тоже лет двадцати восьми, стройный блондин, средневысокого роста, с маленькою наполеоновскою бородкой, с умным и очень красивым лицом.

Jeho úsměv však, přes všechnu přívětivost, byl až příliš uhlazený,
→Только улыбка его, при всей ее любезности, была что-то уж слишком тонка;

zuby se leskly až příliš hladkou perletí a pohled, ač zjevně veselý a dobrosrdečný, byl až příliš pozorný a zkoumavý.
→зубы выставлялись при этом что-то уж слишком жемчужноровно; взгляд, несмотря на всю веселость и видимое простодушие его, был что-то уж слишком пристален и испытующ.

O samotě se asi vůbec takhle nedívá a snad se ani nezasměje, napadlo náhle knížeti.
→«Он, должно быть, когда один, совсем не так смотрит и, может быть, никогда не смеется», –почувствовалось как-то князю.

Kvapně mu vysvětlil všechno, co mohl, téměř totéž, co předtím vyložil komorníkovi a ještě dříve Rogožinovi.
→Князь объяснил все, что мог, наскоро, почти то же самое, что уже прежде объяснял камердинеру и еще прежде Рогожину.

Gavrila Ardalionovič jako by se na cosi rozpomínal.
→Гаврила Ардалионович меж тем как будто что-то припоминал.

"Neráčil jste snad," zeptal se, "asi tak před rokem nebo ještě před kratším časem poslat dopis Jelizavetě Prokoljevně, tuším ze Švýcar?"
→– Не вы ли, – спросил он, – изволили с год назад или даже ближе прислать письмо, кажется из Швейцарии, к Елизавете Прокофьевне?

"Zcela správně." "Tak to vás zde znají a určitě se na vás pamatují.
→– Точно так. – Так вас здесь знают и наверно помнят.

Jdete k Jeho Excelenci? Hned vás ohlásím...
→Вы к его превосходительству? Сейчас я доложу…

Za okamžik bude volný. Jenom kdybyste... se snad zatím obtěžoval do přijímacího pokoje...
→Он сейчас будет свободен. Только вы бы… вам бы пожаловать пока в приемную…

Proč je pán tady?" přísně se obrátil na komorníka. "Povídám, sám tam nechtěl..."
→Зачем они здесь? – строго обратился он к камердинеру. – Говорю, сами не захотели…

Vtom se otevřely dveře pracovny, vyšel odtamtud jakýsi důstojník s aktovkou, hlasitě hovořil a ukláněl se.
→В это время вдруг отворилась дверь из кабинета, и какой-то военный, с портфелем в руке, громко говоря и откланиваясь, вышел оттуда.

"Jsi tady, Gaňo?" ozval se hlas z pracovny, "pojď, prosím, dál!" Gavrila Ardalionovič kývl knížeti a rychle vkročil do pracovny.
→– Ты здесь, Ганя? – крикнул голос из кабинета, – а пожалуйста сюда! Гаврила Ардалионович кивнул головой князю и поспешно прошел в кабинет.

Asi za dvě minuty se dveře znovu otevřely a ozval se zvučný, příjemný hlas Gavrily Ardalionoviče: "Kníže, račte dál!"
→Минуты через две дверь отворилась снова, и послышался звонкий и приветливый голос Гаврилы Ардалионовича: – Князь, пожалуйте!



- III -





Generál Ivan Fjodorovič Jepančin stál uprostřed své pracovny a velmi zvědavě hleděl na vcházejícího knížete, dokonce mu vyšel dva kroky vstříc.
→Генерал, Иван Федорович Епанчин, стоял посреди своего кабинета и с чрезвычайным любопытством смотрел на входящего князя, даже шагнул к нему два шага.

Kníže k němu přistoupil a představil se.
→Князь подошел и отрекомендовался.

"Tak prosím," odpověděl generál, "čím mohu sloužit?"
→– Так-с, – отвечал генерал, – чем же могу служить?

"Nepřicházím v žádné neodkladné věci; rád bych se prostě s vámi seznámil.
→– Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться с вами.

Nechci vás obtěžovat, neznám ani váš přijímací den, ani časový rozvrh... Ale jdu rovnou z vlaku... přijel jsem ze Švýcar..."
→желал бы беспокоить, так как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…

Generál jako by se chtěl maličko pousmát, ale rozmyslil si to a ovládl se;
→Генерал чуть-чуть было усмехнулся, но подумал и приостановился;

znovu se zamyslel, přimhouřil oči, změřil si hosta od hlavy k patě, rychle mu ukázal na židli, sám usedl poněkud stranou a v netrpělivém očekávání se k němu obrátil.
→потом еще подумал, прищурился, оглядел еще раз своего гостя с ног до головы, затем быстро указал ему стул, сам сел несколько наискось и в нетерпеливом ожидании повернулся к князю.

Gaňa stál v koutě pracovny u psacího stolu a probíral se v listinách.
→Ганя стоял в углу кабинета, у бюро, и разбирал бумаги.

"K seznamování mám celkem málo času," řekl generál, "ale jelikož jistě sledujete nějaký cíl, tedy..."
→– Для знакомств вообще я мало времени имею, – сказал генерал, – но так как вы, конечно, имеете свою цель, то…

"To jsem právě tušil," přerušil ho kníže, "věděl jsem, že budete spatřovat v mém příchodu nějaký zvláštní úmysl.
→– Я так и предчувствовал, – перебил князь, – что вы непременно увидите в посещении моем какую-нибудь особенную цель.

Ale kromě potěšení seznámit se s vámi nemám opravdu žádný osobní cíl."
→ Но, ей-богу, кроме удовольствия познакомиться, у меня нет никакой частной цели.

"Potěšení je ovšem i pro mne převeliké, ale nejsme na světě jen pro zábavu, jak víte, občas se musíme věnovat i povinnostem...
→– Удовольствие, конечно, и для меня чрезвычайное, но не всё же забавы, иногда, знаете, случаются и дела…

A mimoto stále mezi námi nevidím společný... jak bych to řekl... důvod..."
→Притом же я никак не могу, до сих пор, разглядеть между нами общего… так сказать причины…

"Důvod není naprosto žádný a společného je ovšem málo.
→– Причины нет, бесспорно, и общего, конечно, мало.

Neboť i když jsem kníže Myškin a vaše manželka pochází z našeho rodu, není to samozřejmě důvod.
→Потому что, если я князь Мышкин и ваша супруга из нашего рода, то это, разумеется, не причина.

Docela to chápu. Přivádí mě k vám jediná pohnutka. Nebyl jsem přes čtyři roky v Rusku, a jak jsem odjížděl! Div ne pomatený.
→ Я это очень понимаю. Но, однако ж, весь-то мой повод в этом только и заключается. Я года четыре в России не был, с лишком; да и что я выехал:

Ani tenkrát jsem tu nikoho neznal, a teď znám ještě méně.
→почти не в своем уме! И тогда ничего не знал, а теперь еще пуще.

Potřebuji dobré lidi, dokonce mám na srdci jistou záležitost a nevím, kam se s ní obrátit.
→В людях хороших нуждаюсь; даже вот и дело одно имею и не знаю, куда сунуться.

Už v Berlíně jsem si říkal: Jsou to téměř příbuzní, půjdu napřed k nim, snad si navzájem budeme i k užitku - oni mně a já jim, jsou-li to dobří lidé.
→Еще в Берлине подумал: «Это почти родственники, начну с них; может быть, мы друг другу и пригодимся, они мне, я им, – если они люди хорошие».

A slyšel jsem, že jste všichni dobří lidé."
→А я слышал, что вы люди хорошие.

"Jsem vám velmi vděčen," odpověděl generál nevycházeje z údivu, "smím se zeptat, kde jste se ubytoval?"
→– Очень благодарен-с, – удивлялся генерал, – позвольте узнать, где остановились?

"Ještě nikde."
→– Я еще нигде не остановился.

"Tedy rovnou z vlaku ke mně? I se... zavazadly?"
→– Значит, прямо из вагона ко мне? И… с поклажей?

"Mám všehovšudy malý uzlík s prádlem, jinak nic.
→– Да со мной поклажи всего один маленький узелок с бельем, и больше ничего;

Obvykle ho nosívám stále s sebou a nocleh si mohu najít i večer."
→я его в руке обыкновенно несу. Я номер успею и вечером занять.

"Tak vy stále ještě máte v úmyslu vyhledat si nocleh?"
→– Так вы все еще имеете намерение номер занять?

"Ó ano, ovšem." "Podle vašich slov jsem měl dojem, že jdete rovnou ke mně."
→– О да, конечно. – Судя по вашим словам, я было подумал, что вы уж так прямо ко мне.

"To by bylo možné jedině po vašem pozvání. Ale upřímně řečeno, nezůstal bych, ani kdybyste mě pozval, ne z nějakého určitého důvodu, ale... ze zásady."
→– Это могло быть, но не иначе, как по вашему приглашению. Я же, признаюсь, не остался бы и по приглашению, не почему-либо, а так… по характеру.

"Nuže, je tedy dobře, že jsem vás nepozval a nezvu.
→– Ну, стало быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю.

Dovolte, kníže, abychom si vše ujasnili.
→Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить:

Právě jsme se domluvili, že o příbuzenství nemůže být mezi námi řeči, i když by mi bylo velkou ctí, a tak..."
→так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может быть, – хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, – то, стало быть…

"Mám odejít?" Kníže vstal a dokonce se nějak vesele rozesmál přes zjevnou trapnost své situace.
→– То, стало быть, вставать и уходить? – приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств.

"Víte, generále, ačkoli se nevyznám ve zdejších zvycích a vůbec nevím, jak tu lidé žijí, přece jsem si, věřte, myslel, že to mezi námi dopadne tak, jak to právě dopadlo.
→– И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло.

No což, snad to tak musí být... Na dopis jste mi tehdy také neodpověděli... Proto sbohem a odpusťte, že jsem vás vyrušil."
→Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.

Kníže vypadal v tu chvíli tak mile a jeho úsměv byl tak upřímný, bez stínu utajeného nepřátelství, že se generál náhle zarazil a jako by viděl svého hosta jinýma očima.
→Взгляд князя был до того ласков в эту минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего гостя;

Tato změna se udála v mžiku.
→вся перемена взгляда совершилась в одно мгновение.

"Víte co, kníže," řekl docela jiným hlasem,
→– А знаете, князь, – сказал он совсем почти другим голосом,

"já vás ještě neznám, a Jelizaveta Prokoíjevna by možná ráda viděla svého jmenovce...
→– ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть, захочет посмотреть на однофамильца…

Počkejte, chcete-li a nemáte-li naspěch."
→Подождите, если хотите, коли у вас время терпит.

"Vůbec nemám naspěch, jsem naprostým pánem svého času," a kníže ihned položil svůj měkký klobouk s kulatým dýnkem na stůl.
→– О, у меня время терпит; у меня время совершенно мое (и князь тотчас же поставил свою мягкую, круглополую шляпу на стол).

"Upřímně řečeno, spoléhal jsem na to, že si Jelizaveta Prokotjevna možná vzpomene na můj dopis.
→Я, признаюсь, так и рассчитывал, что, может быть, Елизавета Прокофьевна вспомнит, что я ей писал.

Váš sluha před chvílí, když jsem čekal v předsíni, pojal podezření, že jsem k vám přišel prosit o pomoc.
→Давеча ваш слуга, когда я у вас там дожидался, подозревал, что я на бедность пришел к вам просить;

Všiml jsem si toho, mají jistě v tomto ohledu přísné instrukce, ale já opravdu kvůli tomu nepřišel, opravdu jsem přišel jen proto, abych vás poznal.
→я это заметил, а у вас, должно быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право, не за этим, а, право, для того только, чтобы с людьми сойтись.

Ale teď se trochu obávám, že jsem vás vyrušil z práce, a dělá mi to starost."
→Вот только думаю немного, что я вам помешал, и это меня беспокоит.

"Podívejte se, kníže," řekl generál s veselým úsměvem, "jste-li skutečně takový, jakým se zdáte, bude snad i příjemné seznámit se s vámi blíže.
→– Вот что, князь, – сказал генерал с веселою улыбкой, – если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться;

Jenže, víte, jsem člověk zaneprázdněný, teď hned sednu, abych si tu něco pročetl a podepsal, a potom hned musím k Jeho Výsosti,
→только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству,

pak do úřadu a z toho plyne, že i když se rád setkám... s dobrými lidmi, přece... chápete... Ostatně, jsem si tak jist vaší dobrou výchovou, že...
→ а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что…

Kolik je vám let, kníže?" "Šestadvacet."
→А сколько вам лет, князь? – Двадцать шесть.

"Tak! Já myslel, že mnohem méně."
→– Ух! А я думал, гораздо меньше.

"Ano, prý vypadám mladě.
→– Да, говорят, у меня лицо моложавое.

Brzy se naučím nevyrušovat vás, protože to sám nemám rád... A pak myslím, že jsme oba tak rozdílní...
→А не мешать вам я научусь и скоро пойму, потому что сам очень не люблю мешать… И наконец, мне кажется, мы такие розные люди на вид…

podle mnohých známek, že nemůžeme mít mnoho společného, ale víte, sám této myšlence docela nevěřím, protože se velmi často pouze zdá, že styčné body neexistují, ale ve skutečnosti je jich velmi mnoho...
→по многим обстоятельствам, что, у нас, пожалуй, и не может быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам не верю, потому очень часто только так кажется, что нет точек общих, а они очень есть…

to pramení z lidské lenosti, že se lidé od sebe odtahují jen na oko a nenacházejí nic... Ale nenudím vás snad?
→это от лености людской происходит, что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти… А впрочем, я, может быть, скучно начал?

Vy třeba..." "Ještě něco, prosím. Máte nějaký majetek? Nebo snad hodláte přijmout nějaké zaměstnání?
→Вы, как будто… – Два слова-с: имеете вы хотя бы некоторое состояние? Или, может быть, какие-нибудь занятия намерены предпринять?

Odpusťte, že tak..." "Naopak, prosím, já si vaší otázky velmi cením a úplně ji chápu. Zatím nemám žádné jmění ani zaměstnání, ač bych je velmi potřeboval.
→Извините, что я так… – Помилуйте, я ваш вопрос очень ценю и понимаю. Никакого состояния покамест я не имею и никаких занятий, тоже покамест, а надо бы-с.

Peníze jsem měl od této chvíle cizí, Schneider, můj profesor, u kterého jsem se ve Švýcarech léčil a studoval, mi dal něco na cestu, ale taktak jsem vystačil, takže teď například mi v kapse zbylo všehovšudy několik kopejek.
→А деньги теперь у меня были чужие, мне дал Шнейдер, мой профессор, у которого я лечился и учился в Швейцарии, на дорогу, и дал ровно вплоть, так что теперь, например, у меня всего денег несколько копеек осталось.

Mám sice jakousi naději a velmi bych se potřeboval s někým poradit, ale..."
→Дело у меня, правда, есть одно, и я нуждаюсь в совете, но…

"Řekněte, z čeho míníte být zatím živ a jaké máte plány?" přerušil ho generál.
→– Скажите, чем же вы намереваетесь покамест прожить и какие были ваши намерения? – перебил генерал.

"Chtěl bych pracovat."
→– Трудиться как-нибудь хотел.

"Vím, jste filosof, ale... máte nějaké nadání, schopnosti, myslím takové, které skýtají obživu? Zas mi odpusťte..."
→– О, да вы философ; а впрочем… знаете за собой таланты, способности, хотя бы некоторые, то есть из тех, которые насущный хлеб дают? Извините опять…

"Ne, neomlouvejte se. Myslím, že nemám ani nadání, ani zvláštní schopnosti, ba naopak, jsem přece nemocný a nestudoval jsem soustavně.
→– О, не извиняйтесь. Нет-с, я думаю, что не имею ни талантов, ни особых способностей; даже напротив, потому что я больной человек и правильно не учился.

Co se týče obživy, jsem přesvědčen..."
→Что же касается до хлеба, то мне кажется…

Generál ho znovu přerušil a znovu se ho vyptával.
→Генерал опять перебил и опять стал расспрашивать.

Kníže mu opakoval všechno, co tu již bylo řečeno.
→Князь снова рассказал все, что было уже рассказано.

Vyšlo najevo, že generál slyšel o nebožtíku Pavliščevovi, a dokonce ho znal i osobně.
→Оказалось, что генерал слышал о покойном Павлищеве и даже знавал лично.

Proč se Pavliščev staral o výchovu knížete, nemohl mladý muž vysvětlit, snad ze starého přátelství s nebožtíkem otcem.
→Почему Павлищев интересовался его воспитанием, князь и сам не мог объяснить, – впрочем, просто, может быть, по старой дружбе с покойным отцом его.

Po smrti rodičů byl kníže ještě malý chlapec a celý život pak trávil a rostl na vsi, protože jeho zdraví vyžadovalo venkovský vzduch.
→Остался князь после родителей еще малым ребенком, всю жизнь проживал и рос по деревням, так как и здоровье его требовало сельского воздуха.

Pavliščev ho svěřil jakýmsi starým statkářkám, svým příbuzným, které mu zpočátku obstaraly vychovatelku, později vychovatele.
→ Павлищев доверил его каким-то старым помещицам, своим родственницам; для него нанималась сначала гувернантка, потом гувернер;

Kníže podotkl, že ačkoli si všechno pamatuje, těžko může podat uspokojivé vysvětlení, protože si mnoho věcí jasně neuvědomoval.
→он объявил, впрочем, что хотя и все помнит, но мало может удовлетворительно объяснить, потому что во многом не давал себе отчета.

Časté záchvaty nemoci z něho udělaly téměř idiota (kníže to přesně tak řekl: idiota).
→Частые припадки его болезни сделали из него совсем почти идиота (князь так и сказал: идиота).

Nakonec vyprávěl, že Pavliščev se jednou v Berlíně setkal s profesorem Schneiderem, Švýcarem, který se zabývá právě takovými chorobami,
→Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими болезнями,

má ústav ve Švýcarsku, ve Valliském kantonu, léčí svou vlastní metodou - studenou vodou a tělocvikem - idiotismus i šílenství, přitom též vyučuje a vcelku pečuje o duševní rozvoj svých pacientů;
→имеет заведение в Швейцарии, в кантоне Валлийском, лечит по своей методе холодною водой, гимнастикой, лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берется вообще за духовное развитие; Pavliščev ho tedy poslal k tomuto profesorovi do Švýcar asi před pěti lety, avšak sám před dvěma lety zemřel, náhle, bez závěti.
→что Павлищев отправил его к нему в Швейцарию, лет назад около пяти, а сам два года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений;

Schneider pak knížete dál léčil a vydržoval ještě asi dva roky;
→что Шнейдер держал и долечивал его еще года два;

docela ho nevyléčil, ale velmi mu pomohl, a teď ho na jeho vlastní přání a kvůli jisté nahodilé okolnosti vypravil do Ruska.
→ что он его не вылечил, но очень много помог; и что, наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь в Россию.

Generál udiveně poslouchal. "A v Rusku nemáte nikoho, naprosto nikoho?" zeptal se.
→Генерал очень удивился. – И у вас в России никого, решительно никого? – спросил он.

"Teď nikoho... ale doufám... kromě toho jsem dostal dopis..."
→– Теперь никого, но я надеюсь… притом я получил письмо.

"Teď nikoho... ale doufám... kromě toho jsem dostal dopis..." "Snad jste se přece něčemu naučil," přerušil ho generál, "a vaše nemoc vám nebrání přijmout nějaké, dejme tomu méně namáhavé místo v úřadě?"
→– По крайней мере, – перебил генерал, не расслышав о письме, – вы чему-нибудь обучались, и ваша болезнь не помешает вам занять какое-нибудь, например, нетрудное место, в какой-нибудь службе?

"Jistě mi nebrání. Dokonce bych šel do místa velmi rád, protože bych se chtěl přesvědčit, k čemu se hodím.
→– О, наверно не помешает. И насчет места я бы очень даже желал, потому что самому хочется посмотреть, к чему я способен.

Přece jsem studoval celé čtyři roky, i když ne naprosto souvisle, ale podle Schneiderova zvláštního systému, a přitom jsem přečetl mnoho ruských knih."
→Учился же я все четыре года постоянно, хотя и не совсем правильно, а так, по особой его системе, и при этом очень много русских книг удалось прочесть.

"Ruských? Tedy znáte pravopis a umíte psát bez chyb?" "Ano, to velmi dobře umím." "Výborně. A co písmo?"
→– Русских книг? Стало быть, грамоту знаете и писать без ошибок можете? – О, очень могу. – Прекрасно-с; а почерк?

"Písmo mám pěkné.
→– А почерк превосходный.

Snad právě k tomuhle mám nadání, zkrátka jsem krasopisec.
→Вот в этом у меня, пожалуй, и талант; в этом я просто каллиграф.

Dovolte, abych vám napsal něco na zkoušku," pronesl kníže vzrušeně.
→Дайте мне, я вам сейчас напишу что-нибудь для пробы, – с жаром сказал князь.

"Ale prosím. Je to dokonce nutné... Líbí se mi vaše ochota, kníže, opravdu jste velice milý."
→– Сделайте одолжение. И это даже надо… И люблю я эту вашу готовность, князь, вы очень, право, милы.

"Máte tu skvělé psací náčiní, a těch tužek, per a takový pěkný tuhý papír...
→– У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная бумага…

A ta nádherná pracovna!
→И какой славный у вас кабинет!

Tuhletu krajinu znám, je to ve Švýcarech.
→Вот этот пейзаж я знаю; это вид швейцарский.